Признание в любви: русская традиция

«Красота – это страшная сила», – говорила великая русская актриса Фаина Раневская в фильме «Весна» и была совершенно права. Красота, ощущение красоты, некоего целого, состоящего из отдельных деталей (глаз, волос, фигуры, голоса). Это тем более удивительно, что этой красоты объективно как бы не существует. Кто сможет доказать – это красиво, а это – нет?! И что такое эта самая «красота»? Все мы знаем, что представления о красоте весьма относительны и менялись от эпохи к эпохе.

Откуда взялось это слово в русском языке, однозначно сказать нельзя. Исследователь истории слов П. Я. Черных в своем Историко-этимологическом словаре отмечает (он рассматривает слово «краса»), что слово это известно на Руси с XI века, а старославянские слова «краса», «красота», «красити» означали украшать, а также радовать.

А вот происхождение самого слова краса (krasa) одни языковеды возводят к шведскому, древнескандинавскому и древненемецкому общему корню, означавшему «слава», а другие убедительно связывают его с литовским и латышским корнем, обозначающим «печь», а также со старославянским и древнерусским книжным «крада», обозначавшим «огонь», «жертвенник». «Значение «красота», – пишет Черных, – могло возникнуть не просто из значения «пламя», не по цвету огня, а, по-видимому, в связи с тем, что «крада» первоначально означало «жертвенный огонь».

Здесь, конечно, интересна связь слова «красота» со словом «красная», известная каждому, кто знает, почему Красная площадь именно так и называется. Красный – это один из основных цветов радуги, цвет крови, следовательно, возникающей опасности, запрета (красный свет). Эта связь добавляет и примешивает к понятию красоты очевидный оттенок опасности и запретности, как раз и отраженный средневековой европейской ментальностью.

Красота, видимость, внешность – это то, что не отражает сути, то, что нередко, как считалось в христианстве, использует дьявол в качестве приманки. За красоту (или молодость – в разных мифах по-разному) люди продавали душу дьяволу, как, впрочем, и за «славу» (знаменитый мефистофелевский сюжет, ловко поддержанный в фильме Романа Полански «Ребенок Розмари»). О бесовской природе красоты написано множество европейских трактатов прединквизиционного периода, где сама красота, то есть притягательность, привлекательность, ведущая мужчину к греху, и есть уловка, сети, плен. Попавшись в них, человек гибнет, делаясь смертным, порочным, слабым. О красоте главный спор христиан гуманистов и христиан. Гуманисты восхищаются человеческой красотой и воспевают ее, христиане, напротив, видят в ней цветок произрастающего в человеческом теле зла.

Но если вернуться к связи красы и жертвенного огня, то здесь мы обнаружим типичную для средневековых времен двусмысленность (я отношусь к числу тех, кто не разделяет традиционную периодизацию европейской истории, предполагающую четкое разделение на известные эпохи: средние века, эпоха Возрождения, классицизм и т. д. и вслед за С. С. Аверинцевым считаю, что так называемое Средневековье длилось до конца XVIII века, до века Просвещения). Эта двусмысленность заключается, как и в предыдущем случае, в некоем переворачивании позитивного в негативное, трагического в смешное и наоборот. Красота, с одной стороны, подобна жертвенному огню, с другой – она уловка греховности, надежный инструмент дьявола для погубления неокрепших душ. Связь красы с жертвенным огнем, очевидно, прослеживается и в выражениях «красный угол» или «красный уголок», где каждый хранил свои святыни: христианин – иконы, а коммунист – портрет Ленина.

В нашем сознании бытует такое представление: женщина должна быть красивой, а мужчина – умным, отважным. Почему мы противопоставляем по этому признаку мужчин и женщин? Не потому ли, что женщины соблазняют красотой, которую они «на себя наводят», а у мужчины если и есть красота, то она природная, какой бы ни была эта природа (не даром мы говорим: «Он дьявольски красив», «Он чертовски хорош», применяя эти обороты чаще в отношении мужчин, нежели женщин).

Исторически именно с женской красотой связано искушение в чистом виде. В исламе и иудаизме на красивую женщину (а не на красивого мужчину) нельзя смотреть, дотрагиваться до нее даже в дружеском рукопожатии – это ведь искушение! Мусульманки должны скрывать свою наружность, так сказать красоту, иначе они представляют для мужчины соблазн, и тот, кто искушается, будет гореть в аду.

Именно об этих свойствах красоты и говорят литературные фрагменты из русской классики, содержащие объяснение в любви. Давайте посмотрим.

Гончаров в «Обрыве» представляет красоту как некоторую силу, которая владеет человеческим счастьем. Но и несчастьем тоже. Причем из фрагмента (разговор Райского с Софьей) видно, но у красоты куда более мощная способность плодить несчастных, чем счастливых.

– Красота, какая это сила! Ах, если б мне этакую!

– Что ж бы вы сделали?

– Что бы я сделал? – повторил он, глядя на нее пристально и лукаво. – Сделал бы кого-нибудь очень счастливым…