Признание в любви: русская традиция

– И наделали бы тысячу несчастных – да? Стали бы пробовать свою силу над всеми, и не было бы пощады никому…

Там же автор пишет, что красота – божественна и преклоняться перед ней естественно:

– Вы, гордый, развитой ум, «рыцарь свободы», не стыдитесь признаться…

– Что красота вызывает поклонение и что я поклоняюсь тебе: какое преступление!

О какой божественности идет речь? О той, что связана с Господом Богом? Отнюдь! Ни Он Сам, ни Адам с Евой, ни Мария Магдалина не описываются с точки зрения красоты. Когда говорят о «божественной красоте», подспудно цитируют языческий контекст, вспоминают о красоте Венеры или Психеи. Преклоняясь перед красотой (а не добротой), мы преклоняемся перед языческими (в данном случае – гуманистическими, телесными) идеалами, возможно, поэтому считаем околдованных красавицами жертвами, обреченными на погибель.

У Гончарова же (как и у многих других русских классиков) читаем в «Обрыве»:

«…Ты красота красот, всяческая красота! Ты – бездна, в которую меня влечет невольно: голова кружится, сердце замирает – хочется счастья – пожалуй, вместе с гибелью. И в гибели есть какое-то обаяние…»

Фрейд бы здесь порассуждал о связи Эроса и Танатоса. О том, что сексуальное влечение возбуждает в человеке и влечение к смерти. На мой взгляд, дело проще: лишившись под действием красоты и других женских чар разума, герой сам не ведает, что творит и о чем грезит. Он выходит за границы обыденности, адекватности, предсказуемости, здравого смысла, что и есть – трезвое виденье жизни. К смерти по доброй воле идет безумный, и безумный же по доброй воле толкает на смерть других. Когда, потеряв голову от несчастной любви, влюбленный лишает себя жизни, мы говорим «у него была мания, навязчивый бред», когда любящий убивает из ревности, мы не судим его, как полоумного, а принудительно лечим. Мы, сегодняшние люди, всё, что связано с миром магии и колдовства, относим к безумию, будучи бессильны трактовать подобного рода проявления как-то иначе.

Какие глаголы в русском языке употребляются со словом красота? Как описывается в нашей картине мира ее действие на человека?

Она сражает, ослепляет, поражает, очаровывает, одурманивает, опьяняет, вдохновляет, от красоты теряют рассудок, воспаряют. Примерно этот же набор смыслов, сочетающихся с понятием красоты, мы найдем и во многих других не только индоевропейских языках. То есть, с одной стороны, мы уподобляем красоту молнии, а с другой – зелью, тому самому, которое в сказках зовется любовным. Вот она и обнаружилась, очевидная связь красоты с жертвенным огнем и отправлением культа: и ослепление огнем, вспышки света, и пригубление специальных отваров – неотъемлемая часть многих из них, независимо от времени и места, страны и религии.

Но вернемся к тому, из чего «составляется» женская красота.

Полистаем женский журнал. О чем там написано? Об искусстве одеваться, соблазнять мужчину своим поведением, об искусстве макияжа, о драгоценностях, в этом же журнале содержатся обычно и пара «вкусненьких рецептов», и директивы по уходу за волосами и ногтями. Что с точки зрения ее колдовской силы ох, как понятно!

Женская обворожительность действительно неразрывно связана с представлением о ее волосах. Мы говорим «лохматая как ведьма». Ведьма-то почему лохматая, а не лысая, например? А Баба-Яга косматая отчего? Оттого, что в волосах – вся силушка и есть.

Красавицы должны быть пышноволосыми – именно таков канон женской привлекательности. Косички и прибранные волосы – носят скромницы, а наголо или коротко (как мужчины) стригутся либо женщины, отставившие в сторонку свою сексуальность (не колдующие), – тогда эти стрижки, вы, наверное, сами видели, скучны и однообразны, либо женщины, имитирующие мальчишескую сексуальность и притягательность, то есть порочные в конец. В этом случае это особый прием «колдовства». То есть волосы, очевидно – это не возможность свободного самовыражения, а знаковая система.

В европейской цивилизации ношение длинных волос являлось прерогативой женщин. В мужской облик короткую стрижку и бритое лицо привнесли римляне. Если длинные волосы носит мужчина, то он обозначает этим, как правило, свою необычность, неординарность, маргинальность, и чаще всего свою принадлежность в широком смысле к миру искусства, призванному генерировать особое чарующее воздействие на людей.

В чем тут дело? Поверья, связанные с волосами, практически универсальны и существуют у множества народов. Волосы традиционно считались вместилищем жизненной силы, поэтому маленьких детей не стригли до определенного возраста, пока дети не набирали крепости и силы здоровья. У славян в родовитых семьях первая стрижка волос была особым обрядом: мальчика в день «пострижин» впервые сажали на коня – теперь он достаточно силен, чтобы стать воином.