Читаем Признания на стеклянной крыше полностью

Пока он сидел, не понимая, что делать дальше, из дома вышла женщина. Свекровь; Джордж узнал ее. За нею плелся Сэм — ну да, нынче пятница, уроки музыки, — а на руках она несла ребенка. Живое маленькое дитя. Джордж Сноу смотрел, как они садятся в машину, как трогают с места. Кружилась голова, и нечем было дышать — до сих пор он видел сон, будто живет со старой шотландской овчаркой в квартире на третьем этаже, работает в зоомагазине. Теперь — проснулся. Он вылез из машины, пошел к дому и постучался в дверь. Никто не отозвался; тогда он нажал на звонок и держал его, пока не поднял трезвон громче церковных колоколов. Открыла женщина; но этой Джордж не знал.

— Прекратите, — сказала она. — Совесть надо иметь.

Джордж прошел мимо нее в прихожую. Внутри царил полумрак, как будто он забрел в темный лес.

— А ну-ка, стойте. — Незнакомая женщина была сиделкой, Джезмин Картер. — Делайте, что вам сказано, или я звоню в полицию.

— Я иду к Арлин.

Раньше дом представлялся Джорджу великолепным: он изучил его до мельчайших подробностей, глядя в окна. Но таким, как сейчас, Джордж его не помнил. Из прихожей ничего сквозь стекло было не разглядеть.

— Речи быть не может, — сказала Джезмин. — За Арлин отвечаю я, и это мне решать, куда вы идете, куда нет. Вы, вообще, представляете, что́ здесь происходит?

— Она захочет со мной увидеться.

Они стояли, глядя друг на друга; Джордж понимал, что о нем составляют мнение. Кто он такой, чтобы считать себя вправе на что бы то ни было? Джордж подумал о детях, которые только что ему встретились. Подумал о том, сколько он всего не знает.

— Можете говорить что хотите, я все равно с ней увижусь, — объявил он сиделке, после того как назвал себя.

Ясно было, что перед ней человек, который поднимет шум, если пытаться выпроводить его. И еще: когда он назвался, Джезмин вспомнила, что слышала это имя. Оно срывалось с губ Арлин во сне.

— Ну, раз уж вам так приспичило, то приготовьтесь. Я не позволю расстраивать ее вашей реакцией. Ахи и охи сразу оставьте здесь. То, что вам придется увидеть, вас не обрадует.

— Я в полном порядке, — заверил Джордж.

— Это вы не надолго, — сказала Джезмин. — Я знаю, что говорю.

— Зато вы меня совсем не знаете.

— Во всяком случае, она зовет вас, когда впадает в забытье. Вполне вероятно, что ей не хотелось бы показываться вам в таком виде.

Джордж не подумал заранее, какой это ужас — любить человека и наблюдать его муки. Он больше года не видел Арли. Уже и выздоравливать начал, если можно назвать выздоровлением одинокую жизнь затворника.

— Все будет в порядке, — сказал он. — Как бы она ни выглядела.

Он поднялся вслед за Джезмин по лестнице.

— Она много спит. Надо бы выносить ее на воздух, да для меня непосильна такая тяжесть. Мой предел — двадцать пять кило.

Они пошли по коридору. Стеклянный потолок над головой был весь заляпан сосновыми иголками, цветочной пыльцой, листьями, следами дождевых капель: траурный покров. Они прошли мимо детских комнат.

— У маленькой рыжие волосы? — спросил Джордж.

— Белокурые. — Джезмин не зря проработала пятнадцать лет сиделкой. Кое в чем она умела разобраться в одну минуту. — Такие, как у вас.

Они дошли до двери Арлин; Джезмин постучалась и, приоткрыв дверь, заглянула в комнату.

— А к вам пришли.

В ответ — молчание. Она кивком позвала Джорджа войти. Слышно было, как у бассейна заканчивают работу плиточники, как с тошнотворным чавканьем разворачивают свои шланги цистерны с водой.

Джезмин подошла к плоскому холмику, лежащему на кровати.

— Везет вам сегодня — к вам гости.

— Скажите им, пусть уходят.

У Арлин пересохло во рту, ватном от высоких доз обезболивающего, назначенных врачом. Она говорила чужим голосом. От слов как будто становилось больнее.

Арлин лежала спиною к ним, но Джорджу видна была ее голова. Ни рыжих волос — ни волос вообще. Джордж силился проглотить ком, застрявший в горле. Он клял себя, клял этот мир, это мгновение.

— Арли, — сказал он. — Это я.

Он видел, что она узнала его голос, так как последовал ответ: ее спина сжалась, точно у черепахи, которая прячется в свой панцирь. Казалось, что у нее на миг остановилось дыхание.

— Пусть он не смотрит на меня…

Ее рывком вышвырнуло из дремотного укрытия в реальный мир, и приятного в этом было мало. Сердце готово было разорваться.

— Завяжите мне глаза, — сказал Джордж сиделке. — Мне важно быть с нею, видеть — не обязательно. Обещаю тебе не смотреть, — прибавил он, обращаясь к Арлин.

— Придумает тоже, — пробормотала Джезмин, но все-таки достала из ящика комода шарф, закрыла им глаза Джорджа и крепко завязала сзади.

— Ничего не увидит, — успокоила она Арлин. — Ему главное — посидеть рядом с вами, милая.

— Это во мне тщеславие проснулось. Хочу запомниться такой, как была.

Арлин говорила шепотом, но Джордж отчетливо слышал каждое слово. Джезмин усадила его на стул у постели. Здесь он мог ловить дыхание Арли. Чувствовать коленом ее одеяло, деревянный край ее кровати. Однажды они здесь совершили акт любви. Торопливо и виновато, и с огромным удовольствием.

— Он даже не знает про ребенка, — сказала Арли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Английская линия

Как
Как

Али Смит (р. 1962) — одна из самых модных английских писательниц — известна у себя на родине не только как романистка, но и как талантливый фотограф и журналистка. Уже первый ее сборник рассказов «Свободная любовь» («Free Love», 1995) удостоился премии за лучшую книгу года и премии Шотландского художественного совета. Затем последовали роман «Как» («Like», 1997) и сборник «Другие рассказы и другие рассказы» («Other Stories and Other Stories», 1999). Роман «Отель — мир» («Hotel World», 2001) номинировался на «Букер» 2001 года, а последний роман «Случайно» («Accidental», 2005), получивший одну из наиболее престижных английских литературных премий «Whitbread prize», — на «Букер» 2005 года. Любовь и жизнь — два концептуальных полюса творчества Али Смит — основная тема романа «Как». Любовь. Всепоглощающая и безответная, толкающая на безумные поступки. Каково это — осознать, что ты — «пустое место» для человека, который был для тебя всем? Что можно натворить, узнав такое, и как жить дальше? Но это — с одной стороны, а с другой… Впрочем, судить читателю.

Али Смит , Рейн Рудольфович Салури

Проза для детей / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Версия Барни
Версия Барни

Словом «игра» определяется и жанр романа Рихлера, и его творческий метод. Рихлер тяготеет к трагифарсовому письму, роман написан в лучших традициях англо-американской литературы смеха — не случайно автор стал лауреатом престижной в Канаде премии имени замечательного юмориста и теоретика юмора Стивена Ликока. Рихлер-Панофски владеет юмором на любой вкус — броским, изысканным, «черным». «Версия Барни» изобилует остротами, шутками, каламбурами, злыми и меткими карикатурами, читается как «современная комедия», демонстрируя обширную галерею современных каприччос — ловчил, проходимцев, жуиров, пьяниц, продажных политиков, оборотистых коммерсантов, графоманов, подкупленных следователей и адвокатов, чудаков, безумцев, экстремистов.

Мордехай Рихлер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Марш
Марш

Эдгар Лоренс Доктороу (р. 1931) — живой классик американской литературы, дважды лауреат Национальной книжной премии США (1976 и 1986). В свое время его шедевр «Регтайм» (1975) (экранизирован Милошем Форманом), переведенный на русский язык В. Аксеновым, произвел форменный фурор. В романе «Марш» (2005) Доктороу изменяет своей любимой эпохе — рубежу веков, на фоне которого разворачивается действие «Регтайма» и «Всемирной выставки» (1985), и берется за другой исторический пласт — время Гражданской войны, эпохальный период американской истории. Роман о печально знаменитом своей жестокостью генерале северян Уильяме Шермане, решительными действиями определившем исход войны в пользу «янки», как и другие произведения Доктороу, является сплавом литературы вымысла и литературы факта. «Текучий мир шермановской армии, разрушая жизнь так же, как ее разрушает поток, затягивает в себя и несет фрагменты этой жизни, но уже измененные, превратившиеся во что-то новое», — пишет о романе Доктороу Джон Апдайк. «Марш» Доктороу, — вторит ему Уолтер Керн, — наглядно демонстрирует то, о чем умалчивает большинство других исторических романов о войнах: «Да, война — ад. Но ад — это еще не конец света. И научившись жить в аду — и проходить через ад, — люди изменяют и обновляют мир. У них нет другого выхода».

Эдгар Лоуренс Доктороу

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза