Признать невиновного виновным. Записки идеалистки

Я выбежала из ванной и услышала интервью Кадырова, недавно назначенного президентом Чечни. Кадыров обещал, что переведет всех своих соотечественников, отбывающих наказание в российских колониях, к себе в республику. Я обрадовалась и решила, что это уж, наверняка, коснется Фатимы.

С тех пор прошло больше двух лет, но Фатиму в Чечню никто не перевел: выяснилось, что там нет ни одной колонии для женщин. Кадыров обещал построить в Грозном женскую колонию по высшему разряду, но до сих пор так и не построил. Были выделены большие деньги, но строительство остановилось, и про колонию для женщин Кадыров больше не вспоминал. Мужчин-чеченцев переводят в местные колонии, но за это приходится дорого платить.

Тогда, в 2006 году, мне и в голову не приходило, что можно поехать на свидание к Фатиме Мухадиевой. Я выполнила ее просьбу – передала дневник Кадырову. Мне казалось, что большего для Фатимы я сделать не могу. Именно об этом она меня просила. Я не думала, что эта девушка станет мне другом, а дорога в мордовскую колонию – на долгие годы привычным маршрутом.

Часть третья СВИДАНИЯ

Глава первая. Колония со страусами

История Алексея Летучего продолжала меня волновать. Я уже многое знала о присяжных, которые его осудили. А из письма Фатимы Мухадиевой узнала и о новом деле судьи Галины Мухиной, которая в очередной раз показала, что судит не по совести, а по заказу. Как-то мне позвонила Аня Сваровская. Она предложила поехать вместе с ней к Алексею.

– Мне обязательно нужно с ним поговорить по поводу жалобы в Страсбургский суд. А ты попробуешь взять у него интервью, – предложила она.

– Давай поедем. Насчет интервью я сильно сомневаюсь. Но постоять рядом с воротами зоны, наверное, получится.

Колония, где сидел Летучий, находилась на окраине крупного северного города. Аня показала свое адвокатское удостоверение, ордер на защиту Летучего, а я – письмо с просьбой об интервью, подписанное редактором одного из крупных российских изданий. Нас довольно быстро пропустили на территорию зоны. Вскоре стало понятно, что колония, в которой мы оказались, – образцово-показательная. «Красная зона». Это означает, что власть там держит администрация, с ней сотрудничает большинство заключенных, и порядки очень строгие. Аня еще раньше рассказывала мне, что в колонии сидят в основном убийцы-рецидивисты, воры, насильники, за плечами которых уже несколько судимостей.

– Об интервью с осужденным Летучим не может быть речи, – с порога заявил мне и. о. начальника колонии Казбек Михайлович. – По новому порядку, недавно утвержденному руководителем ФСИН Калининым, все контакты с журналистами, особенно федеральных СМИ, происходят только по его разрешению. Со мной вы можете поговорить, но, что называется, не для протокола. Без записи. Я же не знаю, что вы потом в своей статейке напишете. У нас и так начальник колонии – расстрельная должность.

Казбек Михайлович пригласил нас в свой кабинет. Его помощник принес тарелку с печеньем, достал из шкафа бутылку коньяка, рюмки, шоколад. Мы сначала отказывались, а потом решили, что лучше уважить гражданина начальника. Впрочем, мы об этом не пожалели. Выпивший Казбек Михайлович оказался достаточно словоохотливым и неожиданно разоткровенничался так, что потом наверняка об этом пожалел.

«Мне совсем не нужен такой осужденный, как ваш подзащитный, уважаемая Анна Феликсовна. Подумайте сами: зачем мне лишние проверки? А из-за него сюда все время приезжают. То помощники уполномоченного Лукина, то прокуроры по надзору. А зачем нам это? Вот положено, чтобы в душевой был один сосок на семь человек, а у нас, допустим, сосков не хватает. Все шишки на меня и сыпятся. Или, например, заходит прокурор в ШИЗО. Спрашивает у осужденных: гуляют ли они? Те возьми и скажи, что не гуляют. Кто виноват? Конечно, я. А что мне делать, если к нам в зону никто работать не идет. Непрестижно, что ли. Народу не хватает. Вот и некому осужденных на прогулку выводить. Вы, наверное, слышали, что прежнего начальника Рашида Тураева недавно уволили?

– Как уволили? – удивилась я. – А как же страусы? Как медведь?

Аня рассказывала мне, что в колонии, где сидит Алексей, живут страусы. Прежний начальник был ужасно тщеславным и как-то, будучи на совещании тюремщиков в Екатеринбурге, сильно впечатлился рассказом одного из коллег о том, что у него в колонии живет крокодил. Вернувшись к себе, Тураев решил, что в его вотчине тоже должно быть что-то экзотическое. Узнав, что у одного из осужденных брат разводит страусов, начальник колонии намекнул, что ему бы хорошо в виде спонсорской помощи презентовать парочку таких диковинных птиц. Захотелось ему, видите ли, на завтрак есть яичницу из страусиных яиц. Да и хорошо, чтобы на скотном дворе вместе с курами, свиньями, коровами и лошадьми жили и страусы. Сказано – сделано. Страусов привезли, осужденному разрешили внеочередное свидание. Потом в колонии появился медвежонок. Тураев рассказывал, что убил медведицу и решил приютить оставшегося сиротой медвежонка.