Призрачная пуля

Вздрогнув от прикосновения к коже ледяной, пропитавшейся потом, рубашки, я направил свои стопы в ближайший винно-водочный, где, уплатив причитающуюся дань паромщику, получил вожделенный полулитровый пропуск в мир сказочных грез, которые, подобно волшебному туману, стирались из памяти с первыми петухами. Оставалось решить ничтожную в союзном масштабе, но значимую для маленького человека проблему – где достойно употребить пойло, заглушив вопли совести и разума? Возвращаться со столь ценным грузом в контору нельзя – эту пещеру сторожила жестокая, бездушная гадюка с каштановыми волосами и прелестной мордашкой. Нужно найти более укромное место и, желательно, в прохладе.

Одолеваемый мыслями о ближайшем будущем, я брел по пустому Чикагинску. Настолько пустому, будто все его жители, очнувшись от векового сна, внезапно прозрели и, ужаснувшись невидимых когтей города, цепляющихся за остывшие души, покинули эти обреченные на бесконечные муки улицы. Бутылка, засунутая во внутренний карман пиджака, приятно холодила сердце, отдавая мне остатки свирепых ветров с вершины Арарата, с любовью заключенных виноделами под жестяную бескозырку.

Я настолько погрузился в себя, что слишком поздно услышал разъяренный рев двигателя, перемалывающего топливо тупыми зубами поршней. Автомобиль приближался сзади на большой скорости и явно не собирался сворачивать! Единственное, что я успел сделать – отпрыгнуть в сторону, под прикрытие тумбы с афишей, обещавшей скорый показ в кинотеатрах фильма "Трое в зомби, не считая собаки". Как раз вовремя. Мимо пронеслась светло-зеленая молния, прорябив частоколом черно-белых шашек на борту. Разочарованно боднув скамейку, такси умчалось прочь, оставив в воздухе клубящийся шлейф скрипящей на зубах пыли.

– Падла! – крикнул я вслед.

Поднявшись на ноги, я отряхнулся, как вдруг… рука ощутила пятно влаги на пиджака. Нет! Только не это! Все еще надеясь, что это – лишь кровь, я лизнул пальцы, но… мои мечты разбились вдребезги о кирпичи суровой реальности. Разбились не только в фигуральном, но и в буквальном понимании. Язык явственно различил терпкий, чуть горьковатый вкус коньяка. Джин выпорхнул из бутылки и не было во всем мире силы, способной загнать его обратно. Мне оставалось только безучастно смотреть, как брусчатка мостовой насыщается армянским трехзвездочным, утоляя свою вековую жажду.

– Нет! – проорал я, воздев руки к небесам, взывая к милости. – Нет!

Я не имел ни малейшего представления о том, что за бездушное чудовище находилось там, за рулем такси. Я не знал, где пересеклись наши жизненные пути, что водитель пошел на столь отчаянную месть. Я знал другое: его смерть будет воистину ужасной. И мучительной.

Глава 4

Нет худа без добра. Лишившись армянского взамен я получил час-другой свободного времени, которое мог потратить столь же бездарно как и свою предыдущую жизнь. И, вероятнее всего – последующую, сколько там ее осталось.

Отойдя в тень, я утолил жажду из шланга садовника, поливающего завядшие цветы. Поток воды ломал засохшие стебли и стекал в самый ад через трещины в почве газона, смешивая солнечные искры и черноту земли, унося в недра планеты частичку жара поверхности.

Мимо пронеслась ватага мальчишек, играющих в войнушку. Да, в детстве мы тоже играли в большевиков и белогвардейцев. Правда, тогда не имело значения, кто победит – в конце всегда приходили родители и, что победители, что проигравшие – все подвергались одинаковым репрессиям – отправлялись копать огород или полоть грядки. Но я почувствовал небольшой укол зависти. Зависти беззаботному детству, которому еще предстоит постичь тайны разочарований и первый глоток выпивки, нещадно вымарывающей из памяти все невзгоды, топящей боль в омуте забвения.

К "Малахиту" я прибыл намного раньше обозначенных восьми часов. И на удивление трезвый в это время дня. Монолитная высотка вызывала восхищение и зависть своей стойкостью – она единственная не исходила вонючим потом. С меня же текло, как с нильского крокодила. Рифленая рукоять Вальтера, заткнутого за пояс, нещадно натирала спину, а я не мог воспользоваться рецептом, данным самому себе и обезболить нутро спиртом. Утешало лишь то, что вскоре я получу остаток гонорара за трость и уж тогда капитально подлечусь. Все же есть нечто волшебное в коньяке. Заливаешь его внутрь, а болеть перестает снаружи. С обычной водопроводной водой так не получается – миллион раз пробовал. Оттого и перешел на более здоровую диету.

Возле гостиницы, несмотря на погоду и относительно ранний час, было на удивление людно. Часть проспекта оградила черно-желтая, как раскатанная катком пчела, лента, рядом задумчиво пялился в пустоту, раззявив беззубый рот, милицейский Москвич, а чуть поодаль копошились мои бывшие коллеги. Кикнадзе, стоявший в оцеплении, приметив меня, демонстративно отвернулся, нервно поправляя ППТ на плече.

Я не упустил возможности утолить свое любопытство, подойдя к ленте вплотную. Сержант продолжал делать вид, что не замечает меня. Стыдно! После нашей предыдущей встречи ему было стыдно посмотреть в мои ясные очи!