Призрачные поезда

– Товарищи! Это правда. Война! Ландсвер уже на Охотном ряду! В Кремле Временное правительство! Спасите Россию!

Свет погас. Девушка взвизгнула. Громко заплакал ребёнок. Обесточенная электричка медленно, словно корабль-призрак, вплывала на станцию «Стадион Народов».

Топографическая деталь – враг не просто у ворот города, а марширует уже по Охотному ряду к Красной площади – почему-то подействовала на красноармейца.

– Всем сохранять спокойствие и порядок! – отпустив меня, раскатисто скомандовал он, когда поезд нехотя остановился. – Выходим без толкотни на перрон! Мужчины, помогаем женщинам и детям!

Поразмыслив мгновенье, с шипеньем раздвинулись двери. Пассажиры, ошарашенные известием о войне, потрясённо, в тревожном молчании выходили из вагона.

Я обессиленно дотащился по перрону до скамьи и рухнул. Вдали, на другой стороне второй платформы, виднелись чёрные ряды бойцов «Белой стрелы».

Пассажиры заполняли пространство перед поездом, недоуменно озираясь, оглядывая станцию.

– Гля, жиган! – Я вздрогнул. – Ты чего там базарил? Какой штрафной батальон? Где погибну я?

«Кепка» стоял возле меня.

– Потом, друг!

Превозмогая слабость, я обогнул толпу пассажиров, пробрался к переходу.

На второй платформе – станция в плане напоминала букву «Ш», три палочки которой являлись тремя железнодорожными путями – стояли несколько офицеров под предводительством генерала Краснова. Висели флаги России, красное знамя СССР. Где дед его взял? Ограбил по пути «Музей советской оккупации», или хранил в той же комнате-кладовке? Ну да, как припекло, так про «ужасы тоталитаризма» верещать перестали, сразу под кумачёвый стяг выстроились. Почему-то я замечал ненужные, несущественные мелочи. В торце платформы оборудован импровизированный фуршет: столы с рядами коробочек сока, банок кофейного напитка, упаковок энергетического сухого продукта «Печеньки Госдепа». На каких загадочных складах всё это подготовлено? Ох, дед, ох, Василий! А ведь я временами считал старика никчёмным… хм, даже неловко вспоминать словцо. А Василий, простоватый, даже недалёкий, как я выскомерно полагал, казак Василий! Сейчас он стоял с сосредоточенным лицом, строгий, с выправкой спецназовца, на полусогнутой руке – армейский планшет, заряжающийся от шума.

Вдоль ближней ко мне платформы тянулась линия пластиковых столов со старомодными пачками бумаги и коробками шариковых авторучек. «Регистрация народного ополчения», – гласили таблички.

Неплохо.

Из-под свода свисал большущий светодиодный экран – такие транслируют на улицах и площадях социальную рекламу.

Дед кивнул Василию и Хмарову и громко, от волнения не своим голосом, провозгласил в невидимый издалека радио-микрофон, огибающий лицо:

– Товарищи, начинаем!

Василий ткнул пальцем в планшет.

Светодиодная панель вспыхнула. Тысяча человек – крепкая людская плотина – заворожённо подняли головы и потрясённо устремили взгляды на экран. В 1935-м уже показывали цветное звуковое кино? Даже если и так, впечатления от нашего фильма проняли даже меня.

Заиграла довольно бравурная – в духе индустриализации – музыка, начался фильм-клип о положении в стране. Пропагандистский, конечно, но очень точный, и впервые за много лет – ни одного доброго слова про общечеловеческие ценности, Локотскую республику, евроинтеграцию.

Когда и где его сняли? В голове стукнуло: Хадижат, Телекоммуникационный холдинг. Она? Но ведь риск какой – цифровать и монтировать подпольный видеоманифест прямо под носом начальства! Я вспомнил первую нашу встречу в метро – каблук её туфли застрял в гребёнке эскалатора. Она всё нарочно подстроила, или на ловца зверь? Я вспыхнул… Врал, что мне восемнадцать, что работаю в ТКХ. А она всё про меня знала. Что мне шестнадцать с половиной, что никакой я не сотрудник, а только школу закончил. И даже то, что «чистый», «прекраснодушный»… Закрыл глаза от стыда – а я-то изображал перед Хадижат бывалого парня, намекал, хоть и обиняками, что опытный умелый мужчина. А она всё про меня знала.

– Слухай, жиган! Какой 1942-й год, в каком батальоне я сгину? Чего базарил-то?

Я очнулся от мыслей о Хадижат. Тут судьба Родины, а ты всё о бабском, Трофим.

«Кепка» дёргал меня за рукав.

«Вставай, страна огромная!» – понеслось из динамиков, пошла нарезка кинохроники 1941 года.

– На экран смотрите, покажут, – примиряюще сказал я. – Не утверждаю, что именно вы погибните, но жертв среди советских людей будет много, двадцать семь миллионов в войне, одиннадцать миллионов в перестройку.