Призрачный мир

Дождь. Нудный, тоскливый. Вокруг лес, земля завалена мокрым палым листом. К мохнатым от бурого мха стволам громадных деревьев лепятся какие-то халупы, смахивающие на кучи гнилого хвороста. Некоторые из них развалены, две-три горят — вяло, трескуче, но довольно упорно.

И точно так же вяло-трескуче горит на небольшой полянке костер-огнище. Вокруг него сидят четверо… четверо… наверное, все же людей. По голым жилистым спинам хлещут дождевые струи, кудлатые животы почти облизывает костровое пламя — четверым огнищанам плевать. Им спокойно и уютно. Они отдыхают. После тяжких трудов. Что были у них за труды такие — это и дураку понятно. Неясно только, местные ли это защитники-победители или не местные и не защитники.

Лица, уродливо размалеванные сине-красными полосами да белыми пятнышками; на шеях — ожерелья из звериных клыков (вот и вся одежда)… Один из огнищан расслабленно опер волосатый подбородок на поставленную торчком массивную палицу, конец которой обляпан чем-то засохшим, ржаво-рыжим. Другой из четверки внезапно по-собачьи задергал носом, принюхиваясь; подхватил с земли полуобгорелую головню, заворочал ею в огне… А-а, вон в чем дело: там что-то брошено прямо на жар, бранчливо отплевывающийся от дождевых капель.

Сосредоточенно сопя, голый размалеванный огнищанин переворачивает своей головней изрядный кус обугленного мяса, похожий на… очень-очень похожий на…

* * *

— Ну вот, я же предупреждал… Ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя от того никаких послед…

— Опять разговорчики?! Р-распоясался, салабон сопливый! А ну рапортовать по форме!

— Слушаюсь! Эксперимент номер триста двадцать три выполнен. Проникновение нормальное, контакт устойчивый. Место — где-то, где сейчас Антверпен, почти центр. А вот дата… Таймер вышел из строя. Я же предупрежд…

— Отставить! Что показывает таймер?

— Две тысячи двести восемнадцатый…

— Ну, так чего ж ты задергался, дурачок? «Четкую закономерность» свою пожалел? Вот тебе и чередование, осел. И вот, осел ты ослиный, для какой-такой надобности нарабатываются массивы случайных данных. Статистика, приятель, — это тебе не хвост от собачки. Триста раз — закономерность, а на тристанадцатом эксперименте получай: минус вместо плюса, и вся четкость кувыр…

— Я, конечно, извиняюсь, но вы не дослушали. Именно с закономерностью-то как раз полный порядок.

— Но ведь дата…

— Говорю же, не дослушали. Две тысячи двести восемнадцатый НАШЕЙ эры. Может… Может, все-таки проверить таймер? Может, это все-таки он?

Шимун Врочек Сын Бляго

1. Джек

Зовите меня Джек. Вообще, если честно, я хотел, чтобы меня называли Язон. Или Тезей. Или, например, Монко — как того крутого типа из старого земного кино. Это фильм обожает смотреть мой старик, когда напьется (то есть каждый вечер).

Это хорошие имена.

А меня назвали Джек.

Нет, вы правильно поняли.

Как Джека-потрошителя.

Но я никого не убивал. Честно. Хотя иногда и очень хотелось.

* * *

Начну издалека. Роддом. Космические ясли, где папа улыбался кибернетическим медсестрам (что характеризует его как нетрезвого романтика), а мама пыталась выдавить из себя меня и никому не улыбалась. Что, видимо, характеризует ее как рожающего практика.

Сосуды в ее глазах лопнули.

Но она все равно была прекрасна. Когда меня, пищащего и нудного, положили ей на руки, мама улыбнулась чудовищными красными глазами и сказала:

— Мой Джек.

На самом деле мама хотела назвать меня Язон. Или Тезей. Но папочка заявил, что назовет меня Монко, как героя Клинта Иствуда. Мама сузила красные глаза. Она ненавидела этот фильм. Это фильм отбирал у нее папу и вечерний ретро-повтор «Санта-Барбары». Теперь дурацкий вестерн собирался отнять у нее античного сына Язона. Или Тезея. Или Мейсона (кажется).

Но мамочка всегда была не промах.

Она не сказала: «Только через мой труп», как сделала бы на ее месте другая, менее целеустремленная женщина.

Она сказала: «Только, сука, попробуй. Убью».

«Хайби!» — укоризненно сказал папа и замолчал. Он вдруг вспомнил, что мама родилась в трущобах на старой Земле. Момент был напряженный. Мама могла в горячке позабыть, что является ученым с галактическим именем. А умереть героем папа рассчитывал на работе. Он был капитаном дальнего космического плавания.

«Назовем его Джек, — решил папа. — Кажется, в твоей Барбаре тоже есть кто-то с таким именем?»

Мама кивнула. Мир был восстановлен.

«А в вестернах Джеков как грязи», — небрежно добавил папа.

Так я в первый раз послужил компромиссом, а папа не умер.

2. Фиона

Имя, как у глуповатой дурочки с соседнего факультета, к которой ты зачем-то подкатывал на вчерашней вечеринке.

Фиона. Это моя планета.

Буйство нестабильных ДНК. Заросли лжебаобабов, насиженных лжеворонами, среди лжестволов которых бегают лжецератопсы (или как их там?). До прихода землян на Фионе все цвело и пахло. С приходом — все начало вонять, тухнуть и отмирать. Другими словами: стабильные земные ДНК нагнули нестабильные фионские и круто их поимели.

Это я узнал из доходчивых объяснений мамы.