Призрачный престол

— Порча, — чужим, незнакомым голосом произнес Колдер, будто кто-то иной, всезнающий и древний, разговаривал его устами. — Порча из-за пределов мира, из кипящего котла Бездны, призванная сюда в день, когда мой отец сломал королевский клинок. Это она истощала стены нашего мира, не давая завесе, отделяющей нас от страны мертвецов, снова срастись, восстанавливаясь. Это она иссушает поля и заставляет мельчать реки, выпивая жизнь из людей. Это она точит фундаменты земли, желая их расшатать. Вот наш враг — а вовсе не чародеи и короли. Наверно, это она сожрала моего дядю Дунстана, сделав его безумцем.

Тьма смеялась, вторя его голосу. В ней, отчетливо видел Гледерик, проступали лица, знакомые и незнакомцы сразу. Тьма обрисовывала очертания фигур, придавая им форму и жизнь. Высокий бледный мужчина в короне и пышных монарших одеждах, с длинными волосами, посеребренными сединой. Анвин, измученная, в изношенной одежде, с помертвевшим серым лицом. Гарет Крейтон, потерянный, сломленный, с выражением бесконечного отчаяния во взгляде. Некромант Айдан Бирн, прямой и спокойный, с бесстрастным утратившим волю лицом. Молодая девушка рядом с ним, фигурой и осанкой напоминающая леди Элену, но с простым человечьим лицом. Лорд-канцлер Маддок позади них. Трев Кинриг. Генерал Мейсон. Кто-то еще, незнакомый. Они стояли и смотрели, и все держали в руках клинки. Тьма хохотала, сжимая умерших в своих лапах.

— Делаешь заложниками мертвецов? — прорычал Колдер. — Нечестно играешь, тварь!

Гледерик заиграл все быстрее, его пальцы плясали на флейте, двигаясь в безостановочном ритме — прежде спокойная мелодия обретала бурливость водоворота, ярость лестного пожара, грохот шторма. Пламя, объявшее меч королей Регеда, сделалось нестерпимым — ярче, чем его собственная магия, недавно убившая Айдана Бирна, и даже ярче, наверно, чем рождающаяся в пустотах пространства звезда. Гледерик смотрел в упор, не понимая, каким чудом не слепнут глазами, в то время как обронивший шпагу Грегор Холпин и его лакеи, зажмурившись, прижимали ладони к лицу.

Остин Колдер высоко поднял меч регедских королей, сиявший сейчас белым факелом. Тьма вставала напротив него стеной, протягивая к нему длинные тонкие руки, и все ее пленники, уподобившись марионеткой, дергаемым кукловодом, сделали шаг вперед, выставив перед собой клинки и окружая Гледерика, Грегора Холпина и Колдера. Гледерик продолжал играть, чувствуя, как неведомая ему сила, приходящая откуда-то из неведомого далека, наполняет собой все его существо, изливается в флейту, превращаясь в древко бесплотного незримого копья, нацеленного прямо в бесформенное лицо тьмы. Туда же смотрело и острие Тейна, выставленного Колдером перед собой, а до призванных иномирной тварью мертвецов оставалось всего несколько шагов, и они приближались, готовые начать схватку.

«Иного шанса не будет, — сообразил Гледерик. — Бьем сейчас, а иначе нас просто сомнут. С таким количеством врагов нам не справиться, и никакие магические штучки здесь не помогут. Сила, противостоящая нам, сама состоит из магии, целиком и полностью, и дешевыми фокусами ее не проймешь».

Видимо, Колдер решил точно также — потому что ударили они одновременно. Дэрри острием невидимого копья, созданного им при помощи призываемой флейтой Клэг энергии, Остин — хорошенько размахнувшись фамильным клинком. Свет, засиявший особенно яростно, и тьма, плотно, как никогда, встретились, переплелись воедино, сливаясь будто в любовном акте, смешиваясь в безудержной круговерти. На краткий миг они, извивающиеся подобно змеям, застыли в неустойчивом равновесии — а затем тьма вспыхнула, наполнившись пожирающим ее пламенем, и разлетелась во все стороны гаснущими осколками. Свет объял и фигуры поднятых ей мертвецов, на несколько минут загоревшихся ярко, уподобившись факелам в ночи — а после потухшим и пропавшим.

Обычные факелы, развешанные по стенам, снова горели, как будто ничто и не пытались их погасить. Распахнулась, будто от сквозняка, закрывшая ранее дверь, и свежим воздухом потянуло из коридора. Сокровищница стала такой же, какой и была перед началом ритуала — и вместе с тем сделалась неуловимо другой. Гледерик, потрясенно оглядывавшийся по сторонам, не сразу сообразил, в чем дело. Лишь минуту спустя он понял, что с самого своего прибытия в этот мир тот казался ему серым, поблекшим, словно бы не совсем настоящим. Хотелось бы списать на позднюю осень, да нет — либо его глаза помутились, либо из окружавшего бытия изъяли половину причитавшихся красок, обесцветив его. Теперь же они возвратились в полном объеме — блистали рубины и аметисты, украшавшие сундуки, горело в тех из них, что стояли раскрытыми, золото, наливалось молочным блеском серебро, кармином багровел толстый пушистый ковер под ногами. Мир снова дышал полной грудью и выглядел обновленным — а может, пришла наполненная скепсисом мысль, так просто кажется на контрасте с недавно заполнявшим сокровищницу мраком.