Призрачный сфинкс

«Ситуация прояснилась, – писал Dingo по поводу фотографий, сделанных космическим аппаратом «Mars Global Surveyor», – «лицо» не только вполне антропоморфно и, разумеется, искусственно, но и в целом подобно лику Христа! Сопоставляя его с изображением на легендарной Туринской плащанице, невозможно не найти упрямого сходства в формах и пропорциях абрисов, в общей схожести «фотогенического плана», угадываемого взгляда, с присущим обоим и свойственным православным иконам «божественным умиротворением» и вселенским спокойствием… Последнее особенно свойственно марсианскому изображению, как бы взирающему с толерантностью и снисхождением… Не может все это ускользнуть от внимательного изучения, в силу свойственной всем изображениям Иисуса Христа «мистической власти» над взирающими!»

Доктор Самопалов взял газету вовсе не для того, чтобы прочитать материал о марсианском Лице. Он свернул ее трубочкой и медленно направился к окну, дабы прихлопнуть надоевшую своей бесполезной шумной возней глупую муху. Увидев на пустыре за больничной стеной скопление необычно одетых людей, а также таких раритетных для современного города животных, как лошади, Виктор Павлович забыл про муху. Он во все глаза глядел на непонятное сборище, в котором выделялись двое мужчин в ярко-оранжевой одежде, напоминающей то ли комбинезоны гонщиков «Формулы-1», то ли спецкостюмы летчиков-испытателей.

– Эти двое из экипажа «Арго», командир и специалист по Марсу, ареолог, – внезапно прозвучал позади него негромкий голос Ковалева.

Доктор Самопалов медленно повернул голову. Демиург-Ковалев сидел на своей койке спиной к нему и, как и раньше, смотрел на стену.

Некоторое время Виктор Павлович молчал, переводя взгляд со скопления странных людей на пустыре на Ковалева и обратно, а потом задал вопрос. Вернее, два вопроса.

– А кто другие? – спросил он. – Это материализовавшиеся фантазии Корепанова?

– Нет никаких материализовавшихся фантазий, Виктор Павлович, – услышал он в ответ. – Есть только иллюзия. Еще одна маска, скрывающая пустоту.

Доктор Самопалов потер висок и промолчал. Он не собирался вступать в дискуссию и не считал себя вправе вести какие-либо дискуссии. Он вновь повернулся к окну – и не увидел там ничего. Вообще ничего.

«Надо лечь», – подумал он, забыв, что собирался расправиться с мухой. Впрочем, никакой мухи уже не было – она то ли вырвалась, наконец, на свободу, то ли просто исчезла.

Некоторое время доктор Самопалов смотрел в окно, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь черточку, хоть какую-нибудь тень, хоть какой-нибудь отсвет окружающего мира, а затем осторожно положил трубочку-газету на подоконник – она тут же с шорохом развернулась – и приготовился к тому, что больничная палата вместе с Ковалевым сейчас тоже исчезнет. А потом исчезнет и он сам, Виктор Павлович Самопалов. Чтобы возникнуть в каком-то другом сне…

Но ни Ковалев, ни палата пока не исчезали. В тишине раздался характерный звук вставляемой снаружи в дверь съемной дверной ручки, и в палату нетвердой походкой вошел санитар Сиднин. А за ним следом какой-то незнакомый, сухощавый, лет пятидесяти, с буратиньим носом.

– Виват, господа пациенты! – сипло провозгласил Сиднин и пошатнулся. Глаза его пьяновато поблескивали. Буратино с любопытством выглядывал из-за его спины, растягивал губы в нетрезвой улыбочке.

Мимоходом непленяем грозный царь чудной ашока ступа будды обратилась в ступу с бабою ягою вера бред а панацея лишь удар электрошока дабы взвиться джонатаном или вольтовой дугою…[4].

Ковалев произнес все это вполголоса, на одной ноте, так и не удосужившись отвести взгляд от стены.

– Цитируют – значит уважают, – заявил Сиднин, плюхнулся на свободную койку и жестом пригласил Буратино последовать его примеру. – Вера – бред! Истинно! А электрошок – эт-то хорошо, это оч-чень пользительно на предмет избавления от иллюзий.

Он обхватил рукой за шею пристроившегося рядом приятеля, с пьяным прищуром обвел взглядом Ковалева и доктора Самопалова, который все еще стоял у окна.

– Господа! Виктор Палыч! Позвольте представить вам выдающегося графика современности Владимира Кирянова! Именно выдающегося, а не известного или там знаменитого. Специализация – химеры и ф-фантасмагории. Напяливает, понимаешь, на пустоту разные бредовые маски – тем и интересен!

Поздним вечером маску снимает, устав,
И задумчиво в зеркало долго глядит…
Каждый вечер глядит и глядит в тишине,
Словно силится что-то найти в глубине…
Может быть, вместо маски ДРУГОЕ найти?
…Там, где маска была – пустота. Пустота…

Это вновь прозвучал в палате приглушенный и монотонный голос Демиурга-Ковалева.

Сиднин отрицательно поводил пальцем:

– Не, я такого не писал. Это не мое! И в-вообще не в тему – о другом речь.