Она сжала его пальцы, снова тёплые и сильные, как прежде. Её лицо было застывшим и очень белым, но в полутьме, одурманенный усталостью, он мог лишь видеть, что она рядом. Он улыбнулся, чувствуя глубокое облегчение. Воспоминания о том, что с ним произошло, были туманными и беспорядочными — смешение разрозненных образов, из которых выделилось смутное ощущение, что с Хелен случилось что-то ужасное… что-то, от чего он отчаянно пытался её защитить… И другой образ, отрывочный, но очень чёткий — Спок, лежащий без сознания перед запертыми дверями ангара, и бешеные вспышки красных сигнальных огней, пляшущие вокруг его тела… Неясное любопытство: вправду ли он прополз по пищевому конвейеру, ведущему с восьмой палубы — и если да, то зачем, во имя галактики, он это сделал?.. И назойливо лезущая в голову мысль о какой-то потайной комнате на двадцать третьей палубе…
Это странное полусонное состояние напомнило ему рассказы Финнегана, его старого однокашника по Академии, о том, каково это — напиться вдрызг; вот только Кирк в жизни не напивался до такой степени, чтобы забыть, что было накануне. Всё казалось расплывчатым, ненастоящим…
— Спок?
— Здесь, капитан, — уставным тоном отозвался вулканец. Секунду помедлив, он шагнул вперёд и взял Кирка за руку. — Я… — Спок снова заколебался, подбирая подходящие слова, и, наконец, произнёс: — Я рад, что вам стало лучше.
Смех Кирка был не громче шёпота, но глаза его заискрились весёлыми огоньками.
— Вы меня поражаете, мистер Спок, — пробормотал он. А потом внезапно, как гаснет пламя задутой свечи, снова провалился в сон.
— Теперь он будет спать долго, — сказал Арксорас, с помощью Чепэл осторожно слезая со стула. — Возможно, ещё половину дня. Это хорошо. Через его разум я понял, что его тело давно нуждается в сне. С ним обходились жестоко, как и с его душой. Вы увидите, что он не помнит многого из того, что случилось с ним во время скитаний вне тела, потому что эта память не запечатлена в его плоти и будет утеряна. Но позже некоторые воспоминания могут вернуться, и тогда вы должны помочь ему справиться с этим. Вы его сородичи, его братья по гнезду. В вас — его исцеление.
— Вы говорите так, словно уже имели с чем-то подобным, — с сомнением проговорил Маккой. И пигмин снова склонил голову набок — так, что длинные, спутанные пепельно-белые пряди упали ему на плечо — и взглянул на него снизу вверх.
— Да, — просто сказал он, открывая тем самым новую главу в истории научных изысканий Федерации — главу, посвящённую не только пигминам, но также строению и организации разума как такового.
В углу комнаты мистер Скотт вполголоса допытывался у Спока, какая участь ожидает его помощника энсина Миллера, который находился сейчас в соседней палате вместе со своим незадачливым напарником, выздоравливая от таинственного вирусного недуга.
— Но, мистер Спок, вы должны признать, что они виноваты лишь в том, что попытались сделать нормальный шоколад — и, видит бог, множество людей на борту были бы им только благодарны за это.
— Это не отменяет того факта, что они незаконно присвоили имущество Звёздного флота и использовали его в личных, пусть и благих, целях. Ни один из них не имел разрешения создавать экспериментальную лабораторию и тем более…
— Ну, уж это не больший грех, чем то, что сделал с ними доктор Маккой. Продержал ребят взаперти и даже не извинился… Вы же не засадите беднягу Гилдена в кандалы, а? Как-никак, его книжная коллекция спасла вам жизнь.
Лейтенант Ухура тихо выскользнула за дверь, в ярко освещённый коридор. Никто не заметил её ухода — так же, как никто не заметил исчезновения Хелен минутой раньше.
— Хелен?
Она нагнала подругу в главном коридоре лазарета — та прислонилась к стене, бледная, как смерть, и выглядела чуть ли не хуже, чем после отравления газом.
— Что с тобой? — спросила Ухура.
Хелен покачала головой и улыбнулась.
— Ничего, — ответила она. И отвернулась, собираясь уйти, но остановилась и ещё раз взглянула на связистку — стройную и очаровательную в алой форменной тунике, красиво оттенявшей её кофейно-тёмную кожу, одну из самых близких в этом, первом в её жизни, кругу близких друзей. После секундного колебания Хелен шагнула назад и взяла её за руки.
— Ухура, — тихо сказала она, — ты не могла бы кое-что передать Джиму, когда он проснётся?
Та ответила не сразу, вглядываясь в её лицо — постаревшее по сравнению с тем днём, когда Хелен пришла на «Энтерпрайз» месяц назад; измученное и опустошённое, как и её голос. По словам Маккоя, рубцы на голосовых связках должны были зажить через несколько недель. Но собственный опыт подсказывал Ухуре, что прежний взгляд, прежний внутренний свет никогда не засияет в этих ореховых глазах.
— Всё, что хочешь, — ответила она.