Призрачный Странник

И всё это зло, всё это безумие, вся эта скупая жадность, что он прочёл в их снах, в их разумах, в их воспоминаниях — жадность, которую они даже не считали недостатком, ибо для них она, кажется, была естественного и правильного порядка вещей; жадность, которая теперь распространится среди пигминов и, нарядившись в одежды добра, обратит его народ ко злу, — всё произрастало отсюда.

Расчётливость, порождающая голод души. Моё и твоё.

Если даже Арксорас был обманут, Арксорас, умудрённый многими летами опыта, — насколько же больше других, молодых и неопытных, поддадутся на этот обман?

Пошатываясь, Ярблис поднялся на ноги и повернулся к зеркалу над туалетным столиком, где лежали вещи, обозначенные в памяти капитана как «его». Он никогда не поселялся в чужом теле на столь долгий срок. Голодные, которых он выгонял из их тел, когда они появлялись из ниоткуда в облаке золотого сияния, — те Голодные, которых Шорак и остальные называли «клингонами», утверждая, что эти клингоны не похожи на них самих или на Джеймса Кирка с его людьми, — их он перехватывал в самый момент прибытия в его мир и удерживал ровно столько, сколько требовалось, чтобы убить остальных из десантной группы, прежде чем вернуться в своё собственное тело. Он понятия не имел, каким ужасным напряжением станет для него пребывание в чужой плоти и как это напряжение отразится на теле, которое он занял: неспособность спать в новой оболочке, доходящее до тошноты отвращение к их мерзкой пище — хотя голос разума говорил ему, что он должен есть, чтобы не привлекать к себе внимания…

И, словно темнота, в которой ему приходилось брести ощупью, — страшное, гложущее одиночество души, оторванной от Сети Сознания.

Это было хуже всего.

Он стоял, разглядывая лицо Джеймса Кирка. На нём проступили морщины, которых раньше не было, оно посерело, и бледная плоть вокруг глаз подчеркнула их потускневший цвет и нездоровый блеск. Врач заметил это. Человек Спок, хладнокровный Вычислитель Всего, заметил ещё больше.

С ним, как и с женщиной Хелен, надо разобраться прежде, чем он, Ярблис, выполнит свой замысел относительно корабля, замысел, который навсегда избавит его мир от Голодных.

Он и не думал, что…

Внезапно раздался дверной звонок — как ни мягок был этот звук, его механический тембр невыносимо резал ухо. Ярблис резко повернулся, борясь со вспышкой раздражения, которое вызывали у него все эти вещи, неразрывно связанные с образом жизни ненавистных людей, и снова вызывая в памяти всё, что он знал о Джеймсе Кирке, всё, чем был Джеймс Кирк…

Теперь он и был Джеймсом Кирком.

— Войдите, — сказал он.

Это был Спок.

— Капитан…

Научный офицер — память Кирка распознала его как научного офицера и подсказала всё, что это означало, — склонил голову. Спок был подобен исследователям Шораку и Л'джиан, которые никогда не входили в Сеть Сознания, чьи души были словно каменные яйца и чьи сны ему никогда не удавалось прочесть. Он хотел бы заглянуть в сны Спока, но концентрация, необходимая для того, чтобы удержаться в теле Кирка, не оставляла сил на что-нибудь иное; к тому же, лишившись привычных ментальных связей, он с трудом разбирал язык вербальных и физических намёков, которые использовали эти чуждые для него существа.

— В чём дело, Спок?

Спок на мгновение задумался, и несвойственная ему неуверенность отразилась в ястребиных чертах его лица. Наконец он сказал:

— Возможно, я должен задать этот вопрос вам, капитан. Я не хотел говорить об этом в присутствии доктора Маккоя, но у меня создалось впечатление, что вы знаете об этом чужаке больше, чем сказали. И вы определённо предполагали, что на борту находится посторонний, задолго до того, как экипаж начал докладывать о странных происшествиях.

Он нахмурился, слегка наклонив голову и внимательно глядя на капитана своими спокойными тёмными глазами. Из встреч с клингонами-Голодными Ярблис так и не научился как следует читать в этих вытянутых, странно невыразительных лицах, с маленькими глазками и почти без складок.

— Я не затрагивал эту тему, поскольку не был полностью уверен, что именно это угнетает вас, — Спок говорил нерешительно, как будто обходя другую опасную тему, и Ярблис помнил-знал из воспоминаний Кирка, что этот вулканец с каменной душой посчитал бы упоминание о его романе с Хелен проявлением дурного тона и вмешательством в чужие дела. Хотя Ярблис знал, что Кирк был другом Спока (но разве истинная дружба может существовать без Сети Сознания?), он сам испытывал глубокую неприязнь к вулканцу и всему, что тот олицетворял собой: к холодной замкнутости и сдержанности, к точности, отрицающей всякую свободу души, за которую он, Ярблис, боролся, к одержимости расчётами и правилами.

Он пожал плечами — ещё один жест, позаимствованный у Кирка, — и сказал:

— Если бы я заговорил об этом, разве вы — или кто угодно — поверили бы мне? Мы обшарили корабль сверху донизу, и ваши драгоценные сканеры ничего не обнаружили. Но я знал, что в транспортном отсеке что-то было. И, думаю, вы тоже знали.