Призрачный свет

Вот уже несколько недель его беспокоило странное расстройство зрения. Ему перевалило за пятьдесят, но до сих пор он был очень зорким во многих смыслах. Однако теперь, похоже, что-то изменилось. Его зрение было совершенным в течение дня и, как правило, в течение вечера, но за последнее время его дважды беспокоил странный оптический бред. Каждый раз после ужина он спокойно сидел и читал, когда что-то его тревожило. Это было то же самое беспокойство, которое он всегда испытывал, когда в комнату входила кошка. Это чувство было так сильно, что он вскакивал со стула, сам не зная зачем, и каждый раз ему чудилось, что от стула отделяется множество теней, которые бегут по ковру к стенам, где исчезают. Они, очевидно, были ни чем иным, как тенями, потому что он мог видеть сквозь них ковер, но они были довольно четкими и отчетливыми. Они, казалось, имели размер примерно с мяч для крикета. Хотя он не придавал значения этому совпадению, было немного странно, что каждый раз в течение дня перед появлением этих теней ему приходилось настаивать на своем проценте с клиента. А когда Ефрем настаивал, он не останавливался ни перед чем. Но, очевидно, это не имело ничего общего с дефектом зрения, потому что специалист тщательно осмотрел глаза Ефрема, и не нашел в них никаких отклонений. Поэтому он пошел дальше и исследовал состояние нервной и пищеварительной систем своего пациента, обнаружив, что они также были совершенно здоровы.

Тогда он обратился к более деликатной области и попытался узнать что-нибудь о привычках Ефрема. Холостяк его возраста может быть пристрастен к напиткам, которые веселят, а иногда и опьяняют; он может любить удовольствия за столом; он может быть увлечен азартными играми; на самом деле, он может делать очень много вещей, которые человек его лет делать не должен. Врач был человеком тактичным и дипломатичным. Он не задавал опрометчивых вопросов, но обладал ценным даром вызывать на разговор. Уже много лет Ефрем ни с кем не говорил так свободно и откровенно. В результате доктор так и не смог найти никаких оснований предполагать, что проблема была вызвана каким-либо диетическими или другим неосторожным поведением.

Поэтому он обратился к последнему прибежищу сбитого с толку врача.

— Отдыхайте, мой дорогой сэр, — сказал он, — это лучший рецепт. Я рад сообщить, что не нахожу серьезных повреждений или даже функциональных нарушений, но есть свидетельства усталости, поражающей мозг и зрительный нерв. Нет причин предвидеть дальнейшие или более серьезные неприятности, но мудрый человек всегда принимает меры предосторожности. Мой вам совет: бросьте на несколько недель все дела и проведите время за игрой в гольф или другими развлечениями на свежем воздухе — скажем, в Кромере или на Суррей-Даунс. В этом случае вы можете быть вполне уверены, что никакие дальнейшие нарушения подобного рода вас не побеспокоят.

Ефрем заплатил две гинеи с довольно кислой миной. У него было ощущение, что за свои деньги он получает не так уж много, и все же было приятно обнаружить, что ничего не случилось. Отдыхайте! Вздор! Он не был перегружен работой. В самом деле, Суррей-Даунс! Хэмпстед-Хит был ничуть не хуже и гораздо дешевле: он мог ездить туда по утрам в воскресенье. Гольф? Вы не поймаете его на том, что он выставляет себя дураком, топая за нелепым мячом! Поэтому он просто продолжал вести себя так же, как и раньше, и надеялся, что все будет хорошо.

И все же, почему-то ему казалось, что с ним что-то не так. Бизнес процветал, если можно говорить о бизнесе в связи с приятной работой делить свое состояние с менее удачливыми — всегда на самых разумных условиях. Ефрем сказал бы вам, что он ужасно пострадал из-за нечестности людей, которые умерли или уехали за границу, или чьи ожидания не оправдались, и все же, каким-то таинственным образом, у него имелось больше денег, чтобы дать взаймы, чем когда-либо. Но он волновался.

Однажды вечером, после необычайно удачного дня, он сидел в своем саду и курил сигару, подаренную ему благодарным клиентом, который ошибочно полагал, что пять процентов Ефрема должны начисляться за год, тогда как на самом деле сроком была неделя. Это была хорошая сигара, а куривший ее ценил хороший табак. Он лежал, откинувшись на спинку кресла-качалки, и лениво наблюдал за колечками дыма, поднимавшимися в тихом воздухе и уплывавшими прочь.

Потом он вдруг вздрогнул и уставился на кольца, которые вели себя очень странно. Они, казалось, складывались в шары дыма; и из каждого шара торчали восемь колышущихся нитей, которые поворачивались и изгибались, словно лапы какого-то жуткого существа, причем, казалось, что эти тянущиеся за ними ветви дыма поворачивались и тянулись к нему. Это было любопытно и не совсем приятно. Но это не был оптический обман. Вечерний свет был хорош, и твари были видны достаточно ясно. Должно быть, это было результатом какого-то необычного состояния атмосферы в то время.