Призрак

— У тебя дома? — спрашивает он.

— Магда позаботится о ней, — объясняю я.

Он больше не оспаривает мое решение, чему я очень рад. Но он замечает мой явный дискомфорт.

— Ты кажешься... сгораешь от нетерпения, — замечает он.

— Да, не терпится вернуться домой, — отвечаю я.

Он кивает: — Ах, да. Что ж, значит, нас двое. Мы дадим Арману неделю, чтобы он пришел. А если нет, то мы будем двигаться вперед. И мы оба сможем вернуться в наши убежища.

— Согласен, — отвечаю я.

Я уже знаю, что Арман не пойдет на сделку. Потому что это его решение отвечает моим планам. И все же, когда Виктор поднимает свою рюмку, чтобы произнести тост, предатель внутри меня поднимает тост в ответ. 

Глава 4 Талия

Арман объявляет, что уезжает по делам. Для меня это редкий перерыв, и я должна чувствовать облегчение. Но я никогда ничего не чувствую. Мой мир вернулся в нормальное русло. Белый шум.  Полная статика. Онемение окутывает меня, и я пытаюсь забыть, что только что снова начала считать таблетки. Еще слишком много дней, чтобы пополнить мой запас.

У меня есть план. Это единственное, что у меня есть. Единственная мотивация, которая вдыхает в меня жизнь изо дня в день. Я буду тем, кто освободит себя. Это будет мой выбор. Время не имеет значения. Времени в этом месте даже не существует. Как и в моем сердце. Только свет в отдалении. Ангелы ждут меня по ту сторону.

Я воздвигла вокруг себя стену невидимой брони. И она работает почти все время. Нет ни тепла, ни страха, ни удовольствия. Даже в мелочах. Но иногда я все еще испытываю печаль, такую глубокую и сильную, что мне кажется, будто я - бесконечная бездна отчаяния. И тревога. Я тоже испытываю это время от времени. Для таких, как я, есть только одно лекарство. Я давно приняла эту истину. Но это понимание трудно объяснить кому-либо еще. Чувство оцепенения вперемешку с печалью и отчаянием. Это три противоречивые эмоции, и по определению я не должна чувствовать их вместе. Но я чувствую.

Я хочу, чтобы вообще ничего не было. Никогда больше. Никакой боли. Никакой печали.

Просто ничего.

Это единственный путь. И я не оставлю эту мысль. Я не сдамся. Это единственная надежда, которая живет на просторах моей бесплодной души. Единственная настоящая свобода, которая у меня когда-либо будет. Курс был определен, и отклонение от него для меня не вариант.

Это мысль, которая несет меня через все. Единственное, что меня поддерживает.

***

Прошла неделя с момента, когда Арман уехал. Я не выхожу из своей комнаты и вижу другого живого человека только тогда, когда Каролина подходит к моей двери. Она использует отпуск Армана как возможность выместить свою ненависть на мне. Я редко ем, когда он в отъезде, и она пользуется моим и без того разбитым лицом, ударяя меня каждый раз, когда наносит визит. Даже если бы я не была прикована к стене, я сомневаюсь, что смогла бы найти в себе силы сопротивляться. Мое тело худое и слабое. Мне не нужно зеркало, чтобы понять это.

И оно слабеет с каждым днем. Я приветствую эту слабость. И кулаки тоже. Всегда есть шанс, что она зайдет слишком далеко.

Но этого никогда не происходит.

На четвертый день я слышу, как она спорит с кем-то за моей дверью. Делает это она по-русски, так что слов я не понимаю, но голос знакомый. Голос принадлежит человеку, которого я теперь знаю как Алексея Николаева. Дверь приоткрывается, и я могу различить только искаженные очертания его фигуры из-под моих опухших век. Его шаги мягки, когда они приближаются, но слова из его рта резки.

Я не знаю, что он говорит Каролине. Но она не отвечает.

Он опускается передо мной на колени, его пальцы снова нежно касаются моей щеки.

— Она сделала это с тобой? — спрашивает он.

Не знаю почему, но я хочу ему ответить. Ненавижу его. Но доброта его прикосновения растворяет на секунду мою броню. Мои губы приоткрываются, но они слишком потрескались, чтобы говорить. Я весь день не пила. Мне требуется несколько попыток, чтобы выговорить это слово.

— И то и другое.

Он кивает: А потом поднимается на ноги. Он приближается к Каролине и прижимает ее к стене, схватив за горло. Я могу только слушать резкий тон его слов, не понимая их.

Каролина кивает, и звук ее рыданий приносит мне никогда не испытываемое ранее удовлетворение.

А потом он исчезает.

Следующие три дня Каролина кормит меня три раза в день и больше ко мне не прикасается.

Когда Арман возвращается домой, его настроение хуже, чем обычно, и я даже не замечаю этого. Он врывается в мою комнату, изрыгая что-то о том, что я сболтнула что-то Николаеву, и как я об этом пожалею. Он бьет меня снова и снова, а потом душит, пока я не теряю сознание.

Когда я прихожу в сознание, я вся покрыта сгустками кровавого месива, а Каролина склонилась надо мной, протирает меня губкой с ухмылкой на лице.

— Это для твоего же блага, — говорит она с сильным акцентом. — Скоро ты выберешься отсюда и осчастливишь нас обеих.

Я пытаюсь осмыслить ее слова, но моя голова все еще кружится, и все кажется бессмысленным. Мои веки слишком тяжелые. И я больше не могу держать их открытыми.