Призрак

Ну что, Занони, ответь теперь — может ли действительно существовать родство мысли душ, кроме как среди равных?

Чума действительно разразилась, надо было оставить остров, их излюбленное убежище. Могущественный маг, ты не имеешь никакой власти спасти тех, кого любишь. Прощай, убежище любви и счастья, дорогие места спокойствия и безопасности! Беглецы, вы можете найти страны столь же прекрасные, но это время — может ли оно когда-нибудь вернуться? И кто может поручиться, что сердце не изменяется вместе с местом своего счастья, что оно ничего не теряет, оставляя места, где мы впервые жили с любимой? Малейший уголок заключает в них столько воспоминаний. Прошедшее, наполненное любовью, кажется, отвечает за будущее. Если вами овладевает мысль менее добрая, вам стоит взглянуть на какое-нибудь дерево, под сенью которого было произнесено столько клятв и слезы были стерты поцелуями, и вы возвращаетесь к первым минутам счастья. Но не то под кровлей, где ничто не говорит об этих первых минутах блаженства, где недостает красноречивого голоса воспоминаний. Да и разве тот, кто испытал глубокую привязанность, не скажет вам, что она изменяется с переменой места?

Дуйте же сильнее, благословенные ветры, раздувайтесь паруса, прочь из края, где Смерть сменила царство Любви! Проплывают мимо берега, новые картины сменяют зеленые холмы и апельсиновые рощи Свадебного острова. Вдали уже видны мерцающие в лунном свете колонны храма, который афиняне посвятили Богине Мудрости. И, стоя на корме несущегося вперед судна, посреди крепнущей бури, почитатель, переживший свою Богиню, тихо произнес: "Неужели мудрость веков не принесла мне более счастливых часов, не озарила большими радостями, чем те, что получили от нее Пастух или землепашец, не знающие иного мира, кроме милого их сердцу деревенского уголка, иных наслаждений, кроме поцелуя и улыбки родного очага?"

А луна, равно льющая свой свет и на развалины храма, покинутого богами, отошедшей в прошлое веры, и на хижину крестьянина, и на незапамятную вершину горы с покрывающим ее бренным растительным миром, казалось, спокойно и презрительно улыбалась в ответ человеку, который, возможно, видел, как возводили этот храм, и кто в ходе своей невероятной, таинственной жизни, может быть, еще увидит, как эта гора разрушится до основания.

Книга пятая ВЛИЯНИЕ ЭЛИКСИРА

I

Читатель помнит, что мы оставили Паоло у изголовья Глиндона. Проснувшись от глубокого сна, англичанин вскрикнул и закрыл лицо руками, вспомнив ужасную ночь, проведенную им в таинственной комнате.

— С добрым утром, синьор! — весело сказал Паоло. — Черт возьми, вы крепко спали!

Звук этого здорового голоса рассеял все видения, еще носившиеся в памяти Глиндона.

Он сел на постели.

— Где вы меня нашли? Почему вы здесь?

— Где я вас нашел? — с удивлением повторил Паоло. — В вашей постели. Почему я здесь? Потому что патрон приказал мне ждать вашего пробуждения и спросить, каковы будут ваши приказания.

— Патрон! Мейнур! Значит, он приехал?

— И уехал, синьор. Он оставил вам это письмо.

— Дайте его и ждите, пока я встану.

— К вашим услугам. Я заказал отличный завтрак, вы должны быть голодны. Я неплохой повар, как это и подобает сыну монаха. Вы будете в восторге от моего таланта приготовлять рыбу. Надеюсь, что моя песня вам не надоедает, я всегда пою, приготовляя салат, тогда кушанье выходит вкуснее.

Паоло перебросил через плечо карабин и, оставив комнату, запер дверь.

Между тем Глиндон уже развернул письмо Мейнура.

"В тот день, когда я принял тебя в ученики, — писал Мейнур, — я обещал Занони, что если первые опыты убедят меня, что ты должен увеличить собою число тех, которые напрасно стремились стать членами нашего братства, то я не доведу тебя до несчастья и гибели, я возвращу тебя свету. Твое испытание было самое легкое, какому только подвергается неофит; я потребовал от тебя только одного: воздержаться от твоих чувственных инстинктов и покориться короткому испытанию, которое доказало бы твое терпение и веру. Возвращайся к твоему миру, ты не принадлежишь к числу тех, которые могли бы стремиться к нашему.