Призрак

Он не только потребовал, чтобы речь была напечатана, но и предложил разослать ее по всем общинам и войскам. Необходимо было успокоить несправедливо оскорбленные и уязвленные сердца. Депутаты, наиболее верные сторонники Робеспьера, обвинялись в пролитии крови. "Ах! Если бы он был причастен к смерти хотя бы одного невинного человека, он стал бы жертвой невыносимых страданий". Какое благородство чувств! Все время, пока он говорил, Кутон ласкал пригревшегося на его груди спаниеля. Браво, Кутон! Робеспьер торжествует! Царство Террора продолжается! До боли знакомая покорность вновь воцаряется в собрании. Они голосуют за опубликование этого гимна Смерти и передачу его во все муниципалитеты страны. Со скамеек Горы Тальен, охваченный ужасом и тревогой, нетерпением и негодованием, кинул взгляд туда, где сидели незнакомцы, допущенные послушать дебаты. Внезапно он встретился глазами с Неизвестным, который днем раньше принес ему письмо от Терезы де Фонтенэ. Его взгляд зачаровал Тальена. Позднее он вспоминал, что выражение этих глаз, напряженных, серьезных, таящих в себе немой укор и одновременно веселых и ликующих, вдохнуло в него новую жизнь и мужество. Они взывали к его сердцу, подобно трубе, зовущей в строй боевого коня. Он то и дело вставал со своего места, подходил к своим союзникам и о чем-то шептался с ними. Он создавал вокруг себя какую-то заразительную атмосферу. Те, которых Робеспьер поносил с особенным усердием, кто уже видел меч, занесенный над их головами, пробуждались от сонного оцепенения. Вадье, Камбон, Билло-Варенн, Пани, Амар - все они разом вскочили со своих мест и потребовали слова. Первым взял слово Вадье, за ним последовали остальные. Гора взорвалась огневым вихрем и потоками все сокрушающей лавы. Прилив сменяется очередным стремительным приливом. Их целый легион, этих Цицеронов, набросившихся на изумленного Катилину! Робеспьер дрогнул, он колеблется, он готов на уступки, он отступает. Его неожиданный страх вселяет в них новое мужество. Они прерывают его, его голос тонет в их крике, они требуют нового голосования. И вновь Амар предлагает, чтобы речь была отправлена в Комитеты. В Комитеты! К его врагам! Суматоха, смятение, шум, гам! Лицо Робеспьера выражает молчаливое и высокомерное презрение. Побледневший, потерпевший поражение, но не поверженный, он сам подобен шторму в центре бури!

По залу пронеслось движение. Все увидели в этом поражении падение Диктатора. Кто-то крикнул с галерки, и крик был подхвачен, он перекинулся в залу - аудиторию: "Долой тирана! Да здравствует Республика!"

XII

Когда Робеспьер оставил залу и вышел на улицу, то его встретило зловещее молчание. Стадо везде на стороне победителей, и крысы бегут с тонущего корабля. Но Робеспьер, которому недоставало храбрости, никогда не испытывал недостатка в гордости, и последняя часто заменяла ему первую. Он медленно прошел сквозь толпу, опираясь на руку Сен-Жюста и сопровождаемый Нейаном и его братом.

- Сколько голов должно пасть десятого? - отрывисто спросил он, когда они вышли на открытое пространство.

- Восемьдесят, - отвечал Пэйян.

- Мы не должны ждать: один день может погубить империю. Террор должен еще раз послужить нам.

Он на несколько минут задумался, с беспокойством оглядывая улицу.

- Сен-Жюст, - сказал он наконец, - ты знаешь, что англичанин, показания которого и суд над которым должны были раздавить Тальенов и Амаров, не найден. Нет! Нет! Мои якобинцы становятся слепы и глупы. Но они схватили женщину - только женщину!

- Рука женщины убила Марата, - заметил Сен-Жюст. Робеспьер внезапно остановился, тяжело дыша.

- Сен-Жюст, - сказал он, - когда минет эта опасность, мы создадим Царство Мира. В нем будут дома и сады для престарелых. Давид уже проектирует портики. Будут назначены добродетельные наставники, чтобы воспитывать молодежь. Впрочем, порок и беспорядок не будут уничтожены - нет, нет! Они будут изгнаны, объявлены вне закона. Нам рано еще умирать. Потомство не может судить нас, пока наша работа еще не окончена. Мы вернулись к поклонению Верховному Существу. Мы должны переделать этот развращенный мир! Все отношения должны стать любовью и братством... и... Симон! Симон! Подожди! Дай карандаш, Сен-Жюст!

Взяв его, он поспешно написал несколько строк.

- Отнеси это гражданину Дюма. Иди скорее, Симон. Эти восемьдесят голов должны пасть завтра. Дюма ускорит суд на один день. Я напишу Фукье-Тенвилю, общественному обвинителю. Мы встретимся у якобинцев вечером, Симон. Там мы обвиним и разоблачим сам Конвент. Там мы сплотим вокруг нас последних друзей Свободы и Франции.

Позади на некотором расстоянии раздались возгласы: "Да здравствует Республика!"

Глаза тирана мстительно сверкнули.

- Республика! Тьфу! Разве мы разрушали тысячелетний трон ради этих каналий!