Призрак

Они стояли на берегу и глядели на солнце, исчезавшее в волнах. Сколько времени жили они на острове? Не все ли это равно? Месяцы, годы, может быть, - к чему считать это время счастья? Можно пережить целые века в одно мгновение. Так мы измеряем порывы наших чувств или наши скорби длительностью наших мечтаний или количеством чувств, порождаемых этими мечтаниями.

Солнце медленно закатывалось, воздух был душен и тяжел; на море недалеко от берега неподвижно застыл величественный корабль, на деревьях ни один листок не шевелился.

Виола приблизилась к Занони, какое-то предчувствие, которое она не могла определить, заставляло быстрее биться ее сердце; она взглянула на Занони и была поражена выражением его лица: оно являло озабоченность, волнение, беспокойство.

- Это спокойствие пугает меня, - тихо сказала она.

Занони, казалось, не слыхал ее. Он тихо говорил сам с собою, его глаза с беспокойством осматривали горизонт. Она не знала почему, но этот взгляд, вопрошавший пространство, эти слова, произнесенные на неизвестном наречии, смутно оживили в ней суеверное чувство. Она сделалась боязливее с того дня, когда узнала, что должна стать матерью. Странный кризис в жизни женщины и ее любви! Что-то, что еще не родилось, оспаривает уже ее сердце у того, кто до сих пор безраздельно господствовал в нем.

- Занони! Посмотри на меня, - сказала она, беря его за руку.

Он повернулся к ней.

- Ты бледна, Виола! Твои руки дрожат.

- Это правда, я чувствую, точно какой-то враг приближается к нам.

- И твой инстинкт не обманывает тебя. К нам действительно приближается враг. Я вижу его сквозь эту тяжелую атмосферу, я слышу его сквозь молчание. Видишь ли ты, сколько насекомых на листьях? Они почти невидимы. Они следуют за дыханием врага. Это поветрие бубонной чумы!

Он еще говорил, как вдруг с ветвей дерева, под которым они стояли, к ногам Виолы упала птица, она взмахнула несколько раз крыльями, вытянулась и замерла.

- О, Виола, - сказал Занони с глубоким волнением, - вот смерть! Разве ты не боишься умереть?

- Оставить тебя? О да!

- Но если бы я мог передать тебе тайну, как победить смерть, если бы я мог остановить для твоей молодости течение времени, если бы я мог...

Он вдруг остановился, взгляд Виолы выражал ужас, лицо и губы были бледны.

- Не говори мне так, не смотри на меня так, - сказала она, невольно отстраняясь. - Ты меня пугаешь... О! Не говори так, я стала бы бояться, не за себя, но за моего ребенка!

- Твоего ребенка! Но разве бы ты отказалась для твоего ребенка от этого чудного дара?

- Занони!

- Ну, что же?

- Солнце исчезло у нас из глаз, но для того, чтобы показаться другим глазам. Исчезнуть из этого света - это значит жить там, наверху. О, мой возлюбленный! О, мой супруг, - продолжала она со странной и неожиданной живостью, - скажи мне, что ты шутил, что ты хотел посмеяться над моим легковерием! Чума не так ужасна, как твои слова.

Чело Занони омрачилось, он молча глядел на нее несколько секунд.

- Что дает тебе право сомневаться по мне? - почти сурово спросил он.

- О! Прости меня, прости! Ничто! - вскричала Виола, рыдая и бросаясь ему на грудь. - Я не хочу верить даже твоим словам, если они обвиняют тебя.

Он молча вытер поцелуем слезы Виолы.

- Ах! - произнесла она с прелестной детской улыбкой. - Ты хотел дать мне талисман от чумы; видишь, я беру его у тебя сама.

И она положила руку на маленький античный амулет, который он носил на шее.

- Ты не можешь себе представить, до какой степени эта вещица сделала меня ревнивой к твоему прошлому, Занони! Это какой-нибудь залог любви, без сомнения? Но нет, ты не любил ту, которая тебе его дала, так, как ты меня любишь, хочешь, я украду у тебя твой амулет?

- Дитя! - нежно сказал Занони. - Та, которая повесила его на мою шею, принимала это действительно за талисман, потому что она была так же суеверна, как и ты, для меня он больше, чем магический амулет: это воспоминание прекрасного, теперь погибшего времени, когда меня любили, не сомневаясь.

Он сказал эти слова с интонацией печального упрека, который проник в сердце Виолы, но затем его тон вдруг принял торжественность, остановившую порыв чувств Виолы.

- Может быть, наступит день, Виола, - прибавил он, - когда этот талисман перейдет с моей груди на твою, когда ты лучше поймешь меня, _когда законы нашего существования будут одинаковы_.

Он медленно повернулся, и они тихими шагами пошли домой, но страх, несмотря на все усилия изгнать его, оставался в сердце Виолы. Она была итальянка и католичка, она имела все предрассудки своей родной страны. Она ушла в свою комнату и начала молиться перед образом святого Януария, который ее духовник дал ей в детстве и который всюду сопровождал ее. Она считала невозможным с ним когда-нибудь расстаться.

На другой день, проснувшись, Занони нашел у себя на шее образок святого, рядом с мистическим амулетом.

- Теперь тебе нечего бояться чумы, - сказала Виола, смеясь и плача, - а когда ты почувствуешь желание говорить со мною, как вчера, святой будет рядом, чтобы остановить тебя.