Призрак

Все поисковые мероприятия пришлось отложить до рассвета. Впрочем, это было неважно. В береговой охране каждый знал, что если пассажир упал с парома за борт, то речь могла идти лишь о поисках трупа. Рик разделял их точку зрения. Ему было чуть больше тридцати, но выглядел он на девятнадцать — один из тех раздражающе крепких американцев, которые насилуют свои тела и вытворяют ужасные вещи с велосипедами и каноэ. Он знал это море: однажды Рик проплыл на каяке[3] вокруг всего острова, одолев за два дня шестьдесят миль. Паром из Вудс-Хола курсировал по тем водам, где пролив Виньярд встречался с проливом Нантакет. Опаснейшее место! Во время высоких приливов вы могли видеть, как сила течения укладывала на бока огромные буи. Рик покачал головой. Упасть с парома за борт в январе? В шторм и в снег? При таких обстоятельствах никто не продержался бы на плаву и пяти минут.

На следующее утро местная женщина нашла труп мужчины, выброшенный на берег в бухте Ламберта. Водительское удостоверение, найденное в бумажнике, подтверждало, что это был Майкл Джеймс Макэра — пятидесятилетний житель Бэлхема. Я помню, как при упоминании этого мрачного и малоэкзотического пригорода на юге Лондона меня окатила волна внезапной симпатии: бедняга умер далеко от дома. В паспорте Макэры ближайшим родственником значилась мать. Полиция отвезла труп в маленький морг Виньярд-Хейвена, а затем направилась в особняк Райнхарта, чтобы передать обитателям печальную новость и забрать одного из них для опознания тела.

Рик сказал, что, когда гость Райнхарта приехал посмотреть на труп, это была еще та сцена.

— Могу поспорить, что служащие морга до сих пор болтают о его визите.

Сначала из Эдгартауна примчалась патрульная машина с синей мигалкой. За ней появилась вторая, с четырьмя вооруженными охранниками, которые быстро проверили здание. Чуть позже подъехал бронированный автомобиль. Он привез человека, которого узнали бы в любой части света и который восемнадцать месяцев назад был премьер-министром Великобритании и Северной Ирландии.

* * *

Идея ленча принадлежала Рику. Если бы он не позвонил мне прошлым вечером, я даже не знал бы о его прибытии в Лондон. Он настоял, чтобы мы встретились в его клубе. Точнее, это был не его клуб (Рик просто посещал подобный склеп на Манхэттене, и члены того заведения имели право на обеды в Лондоне), но ему нравилось, что тут соблюдался такой же свод правил, как и у них. В обеденное время сюда допускались только мужчины. Каждый посетитель носил темно-синий костюм и, как правило, был в возрасте шестидесяти лет: я не чувствовал себя таким молодым со студенческих дней. Зимнее небо за окнами давило на Лондон, словно серая могильная плита, а в зале желтый свет трех огромных канделябров отражался от темных полированных столешниц, сиял в столовом серебре и в рубиновых графинах с красным вином. Небольшая открытка, размещенная между нами, сообщала, что нынешним вечером состоится ежегодный клубный турнир по триктраку[4]. Это чем-то напоминало смену караула у Букингемского дворца или у здания парламента — привычные образы Англии для иностранцев.

— Странно, что о смерти Макэры не писали в газетах, — сказал я.

— Писали. Никто не делал из этого секрета. Даже некрологи были.

Сейчас, размышляя о тех событиях, я смутно вспоминаю, что видел похожие статьи. Но предыдущий месяц, завершая новую книгу (автобиографию футболиста), я работал по пятнадцать часов в день, и мир за стенами моего кабинета казался расплывшимся пятном.

— Что, во имя небес, заставило бывшего премьер-министра участвовать в опознании парня из Бэлхама, упавшего с парома у Мартас-Виньярда?

— Майкл Макэра помогал ему писать мемуары, — ответил Рик с выразительной мимикой человека, пролетевшего три тысячи миль, чтобы изложить мне развязку данной истории.

Именно в этот момент в благоразумной параллельной жизни я выразил вежливые соболезнования пожилой миссис Макэра («какое потрясение потерять ребенка в таком возрасте»), затем аккуратно сложил льняную салфетку, допил вино, попрощался и вышел на холодную лондонскую улицу, со всей моей непримечательной карьерой, благополучно протянувшейся до самой старости. В реальной жизни я извинился, прошествовал в клубный туалет и глубокомысленно окропил писсуар, попутно разглядывая приклеенный к кафелю комикс про Панча.

Вернувшись в зал, я первым делом спросил у Рика:

— Ты понимаешь, что я ничего не смыслю в политике?

— Но ты же голосовал за него, верно?

— За Адама Лэнга? Да, голосовал. Все голосовали за него. Но он не был политиком. Он больше походил на сумасшедшего.

— В том-то вся и фишка. Кого интересует политика? В любом случае, приятель, ему нужен профессиональный писатель-«призрак», а не еще один чертов политикан.

Он осмотрелся вокруг. Железное правило клуба запрещало обсуждение деловых вопросов в стенах заведения. Это являлось проблемой для Рика, поскольку он никогда не говорил о чем-то другом.