Призрак

Дело не в том, что события, изложенные в рукописи, были выдуманными или неинтересными (на начальной стадии я вообще не мог судить о них), однако книга в целом создавала впечатление фальшивки, словно в ее центре зияла пустота. Она содержала шестнадцать глав, расположенных в хронологическом порядке: «Ранние годы», «Вхождение в политику», «Вызов», «Смена партии», «Победа на выборах», «Реформирование правительства», «Северная Ирландия», «Европа», «Особые отношения», «Второй срок», «Атака террористов», «Война против террора», «Укрепление курса», «Ни шагу назад», «Время уходить», «Надежды на будущее». Каждая глава насчитывала от десяти до двадцати тысяч слов, и авторский текст иногда лишь скреплял отрывки из речей, официальных протоколов, коммюнике, меморандумов, стенограмм различных интервью, служебных записей, партийных манифестов и газетных статей. Время от времени Лэнг позволял себе эмоции («Я очень радовался, когда родился третий ребенок») или личные наблюдения («Американский президент был выше, чем я ожидал»). Порою проскальзывали острые ремарки («Будучи министром иностранных дел, Ричард Райкарт чаще разъяснял британцам политику иностранцев, а не наоборот»). Но подобные моменты встречались лишь изредка и не создавали нужного эффекта. А где была его жена? О ней почти не упоминалось.

Рик назвал эту книгу ночным горшком, наполненным дерьмом. На самом деле она оказалась еще хуже. Дерьмо, цитируя Гора Видала, имеет свою собственную целостность. А рукопись Лэнга была горшком пустопорожнего ничто. Она со строгой точностью придерживалась фактов, но в совокупности рождала ложь. Обычно так всегда и получается, подумал я. Ни один человек, проживший жизнь, не может походить на бесчувственный манекен. Особенно Адам Лэнг, чей политический арсенал состоял в основном из эмоционального сопереживания. Я пролистал главу, называвшуюся «Война против террора». Если в книге и содержалось что–то интересное для американских читателей, то оно должно было находиться именно здесь. Я бегло осмотрел текст, выискивая такие слова, как «арест», «ЦРУ» и «пытки». Но книга вообще не упоминала об операции «Буря». А что о войне на Ближнем Востоке? Возможно, мягкая критика президента США, или госсекретаря, или, на худой конец, министра обороны? Какой–то намек на предательство или слабость? Что–то о скрытых мотивах или о поспешно составленных документах? Нет, ничего. Нигде ничего! Я глотнул воздух, буквально и метафорически, и снова вернулся к началу рукописи.

Похоже, в какой–то момент Элис принесла мне бутерброды с тунцом и бутылку минеральной воды — во всяком случае, к концу дня я заметил их на краю стола. Но процесс работы захватил меня. Я не чувствовал голода. Наоборот, внутри желудка собиралась тошнота, пока я пробирался через главы и сканировал поверхность этого массивного утеса скучной прозы, выискивая хотя бы мало–мальски интересный выступ, за который мог бы зацепиться читатель. Неудивительно, что Макэра спрыгнул с парома. И вполне понятно, почему Кролл и Мэддокс помчались в Лондон, спасая этот проект. Немудрено, что они были готовы платить мне по пятьдесят тысяч долларов в неделю. Все эти на первый взгляд безрассудные действия становились абсолютно логичными и верными после беглого ознакомления с текстом. Однако теперь на кону стояла моя репутация! Она могла рухнуть штопором вниз, привязанная ремнями к заднему сиденью гидросамолета, которым управлял камикадзе Адам Лэнг. Отныне пьяные коллеги на издательских вечеринках будут показывать на меня пальцем (при условии, что кто–то захочет присылать мне приглашения), как на «призрака», пережившего самое большое фиаско в истории литературы. Падая в шахту параноидального прозрения, я увидел свою реальную роль в предстоявшей операции — роль недоумка, на которого автор и редакторы спишут все просчеты.

Около пяти часов вечера я дочитал последнюю, шестьсот двадцать первую страницу («Мы с женой смело смотрим в будущее, что бы оно нам ни сулило») и, отложив рукопись в сторону, прижал ладони к щекам. Мои глаза и рот округлились в имитации картины «Крик», написанной Эдвардом Манчем.

Внезапно я услышал кашель и, вскинув голову, увидел Рут Лэнг, которая стояла в дверном проеме и наблюдала за мной. Я до сих пор не знаю, как долго она там находилась. Ее тонкие черные брови приподнялись вверх.

— Неужели так плохо? — спросила она.

* * *

На ней был толстый бесформенный белый свитер — настолько длинный, что из рукавов виднелись только изгрызенные ногти. Когда мы спустились по лестнице в холл, она накинула на себя светло–синий плащ. На миг ее бледное и хмурое лицо исчезло под большим капюшоном, а затем появилось опять. Короткие темные волосы торчали вверх, как змейки Медузы.