Призрак

Фасад следственного изолятора Осло, в народе известного как Бутсен, был построен в середине XIX века и состоял из входа, втиснутого между двумя крыльями, что всегда наводило Харри на мысль об арестанте, идущим между двумя конвоирами. Он позвонил у входа, взглянул на видеокамеру, услышал тихое жужжание и открыл дверь. Внутри его встретил надзиратель в форме, который провел его по лестницам и через двери, охранявшиеся двумя другими надзирателями, в продолговатую комнату без окон. Харри бывал здесь раньше. Тут заключенные встречались со своими близкими родственниками. Чувствовалось, что администрация изолятора предприняла попытку, хотя и не слишком удачную, создать в комнате атмосферу уюта. Хорошо зная, что здесь происходит, когда к подследственным приходят жены или подружки, Харри обошел диван подальше и уселся на стул.

Он ждал. Обнаружив, что к его пиджаку все еще приклеен бедж посетителя Полицейского управления, он отодрал его и убрал в карман. Сон об узком коридоре и снежной лавине был хуже, чем обычно, его завалило и забило рот снегом. Но сердце его колотилось не от этого. От предвкушения? Или от страха?

Он не успел понять, потому что дверь открылась.

— Двадцать минут, — произнес надзиратель и с шумом задвинул засов.

Парнишка, оставшийся стоять по эту сторону двери, очень изменился, и Харри чуть было не крикнул, что ему привели не того подследственного, что это не тот. На парнишке были джинсы фирмы «Дизель» и черная кенгурушка с надписью «Machine Head», что, как догадался Харри, было не названием старой пластинки «Deep Purple», а рекламой новой хеви-метал-группы. Хеви-метал был, конечно, уликой, но доказательством служили глаза и скулы. Почти страшно было видеть, как похожи они стали. Впрочем, парнишка не унаследовал красоту матери. Слишком выпуклый лоб придавал его лицу угрюмое, почти агрессивное выражение, что еще больше подчеркивалось гладкой челкой, по-видимому унаследованной от его московского отца. Отца-алкоголика, которого мальчишка толком и не знал, ведь он был совсем маленьким, когда Ракель привезла его в Осло, где немного позже встретила Харри.

Ракель.

Большая любовь его жизни. Вот так просто. И так сложно.

Олег. Умный, серьезный Олег. Олег, который всегда был таким замкнутым, который никому не открывал свою душу, кроме Харри. Харри никогда не рассказывал об этом Ракели, но он знал больше ее о том, что Олег думает, чувствует и хочет. Вот они с Олегом играют в «Тетрис» на его приставке, и каждый мечтает набрать больше очков, чем соперник. А вот они на конькобежной тренировке на стадионе «Валле Ховин» в те времена, когда Олег собирался стать стайером и, кстати, имел все задатки для этого. Олег, который улыбается терпеливой снисходительной улыбкой каждый раз, когда Харри обещает, что осенью или весной они поедут в Лондон и посмотрят матч «Тоттенхэма» на стадионе «Уайт Харт Лейн». Олег, который время от времени называет его папой, потому что уже поздно, ему хочется спать и он теряет контроль над ситуацией. В последний раз Харри видел его почти пять лет назад. Пять лет назад Ракель увезла его из Осло, подальше от страшных воспоминаний о Снеговике, подальше от мира насилия и убийств, в котором жил Харри.

А теперь Олег стоит здесь, у двери, ему восемнадцать, и он уже почти взрослый. И он смотрит на Харри без всякого выражения. Во всяком случае, Харри не понимает, что выражает его лицо.

— Привет, — произнес Харри.

Черт, он не прочистил горло, и у него получился только хриплый шепот. Парень может подумать, что он вот-вот расплачется или что-то в этом духе. Словно для того, чтобы отвлечь себя самого или Олега, Харри достал пачку «Кэмела» и взял в рот сигарету.

Он поднял глаза и увидел, что лицо Олега залила красная краска. И злоба. Та взрывная злоба, которая неожиданно завладевает человеком, из-за которой глаза застилает пеленой, а вены на шее и лбу вздуваются и напрягаются, как гитарные струны.

— Расслабься, я не буду прикуривать, — сказал Харри, кивнув на табличку, запрещающую курение в комнате для свиданий.

— Это мама, да?

Голос тоже возмужал. И в нем сквозила ярость.

— Что «мама»?

— Это мама тебя вызвала.

— Да нет, я…

— Конечно да.

— Нет, Олег, вообще-то она даже не знает, что я в Норвегии.

— Врешь! Как всегда, врешь!

Харри удивленно посмотрел на него:

— Как всегда?

— Как когда ты врал, что всегда будешь с нами и все такое. Но теперь уже слишком поздно. Так что иди-ка ты обратно… иди ты на хрен!

— Олег, послушай…

— Нет! Я не хочу тебя слушать. Тебе незачем было сюда приходить! Ты не можешь вот так просто прийти поиграть в моего папу, понимаешь?

Мальчишка с трудом сглотнул. Ярость во взгляде постепенно утихала, но вдруг накатила новая волна.

— Ты нам больше никто. Ты захаживал к нам несколько лет, а потом… — Олег попытался щелкнуть пальцами, но пальцы скользнули друг по другу, не издав ни звука. — Исчез.

— Это неправда, Олег. И ты это знаешь.