Призрак Адора

Пока бывшие рабы преодолевали путь до дворца, я стоял и в раздумье осматривал одно небольшое помещение. Оно было на первом этаже, и в той его части, которая была обращена во дворик, на солнечную сторону, совсем почти не было стены. То есть можно было встать с дивана и выйти из дома – мраморные плиты пола ровно переходили в заросший травою грунт. Бариль и Робертсон по моей просьбе кое-что вынесли, а кое-что внесли. Во дворе разложили костёр и на нём в громадном золочёном котле нагрели воду. На столике сложили несколько штук белого полотна, ароматные масла, мыло. Проём в стене завесили плотной портьерой бирюзового шёлка, с пурпурными и синими клетками. Сквозь него ударило солнце, и в комнатке соткался цветной, таинственный полумрак. Когда я привёл сюда вчерашнюю золотую рабыню, тут уже были два серебряных чана с водой – горячей и холодной. Я поклонился, прощаясь, и совсем было уже повернулся идти, но она задержала меня жестом трепетным и тревожным. Я встал. Она отвернулась, распустила ленту на шее, открыла ворот и сняла, разъяв защёлку, на тонкой цепочке чеканный серебряный крест. Когда она с этим крестом подошла ко мне, в глазах её бился, как птица, рубиновый огонь. Его отблеск, как мне показалось, лёг и на крест. Не католический. Странной, невиданной формы. На округлых его, утолщённых оконечностях мерцали красные капли агатов. Или не агатов? Не знаю. Я не ювелир. Я только видел плывущие ко мне красные камни. Она соединила края цепочки на моей шее, на шаг отступила. Мы ничего не могли сказать друг другу, нас рознил язык. Мы смотрели друг другу в глаза. Чувства наши были в тот миг из иных, из высоких. Я встал на колено, принял в ладонь и поцеловал её руку. Встал, поклонился и вышел, чуть отодвинув край тяжёлого шёлка.

(Всё. Теперь мы с вами шагаем по роковой и памятной нам тропе в сторону Адора.)

Подо мной была рыжая лошадь. Ещё на одной лошади ехал раненый Оллиройс, и две были навьючены какой-то поклажей, которую забрал из лесного дворца хозяйственный Бариль.

Убавилось моих матросов. Сейчас их было со мной пятьдесят пять человек. Шли и двое африканцев, – они должны были увести назад лошадей. Оружие я поделил поровну с оставшимся на плантациях Тамбой.

Вечерело, когда мы дошли до места, где тропа устремлялась вниз, к бухте Адора. Скользнув из зелёной стены, нас встретил один из матросов.

– Готлиба позвать? – спросил он негромко.

– Да, конечно, – устало ответил я, отпуская лошадь.

Матрос взялся за край невидимой в листве верёвки и дважды сильно потянул.

– Сейчас слезет с дерева, – сообщил он.

Через несколько минут появился и Готлиб.

– Так, – деловито заговорил он, как только приблизился. – “Дукат” в гавани. На нём неотлучно находятся десять пиратов. Палуба в образцовом порядке, думается, корабль готовят к продаже. Леонарда я предупредил, ночью он нас ждёт.

– То есть как предупредил? Днём ведь на корабль попасть невозможно!

– Да просто всё. Он вышел на палубу, а я стеклом подзорной трубы поймал солнечный зайчик и блеснул ему в лицо. Он замер, всмотрелся. Тогда я пустил зайчик ровно восемь раз. Потом повторил, и тогда он быстро подошёл к корабельному колоколу и тронул его рукой. Чтобы показать, что он меня понял.

– А что понял-то?

– Что восемь моих зайчиков – это восемь ударов колокола. Время одной корабельной вахты. Он сообразил, что сверкает ему кто-то из команды. Сбегал в трюм, вынес ведро на верёвке. Ушёл на бак и там опустил его за борт, как бы набирая воды. Но сразу ведро не поднял, а привязал верёвку и важно так походил по палубе. Понятно, что в этом месте ночью он спустит канат.

– Молодцы, братцы! Молодцы…

А братцы просто повалились в траву, кто где стоял, и лежали, и не шевелились. Бариль распоряжался сноровисто и умело. Не разводя огня, он раздал всем сухой провиант и воду, а сам, как будто устал меньше всех, завозился вместе с Готлибом, сооружая лёгкие плотики. Ну конечно, а то как же доставить на корабль раненых, груз и оружие?

Сумерки сгущались, и мы осторожно начали спуск по тропе. Вдоль всей цепочки людей протянули верёвку, и, если кто-то в темноте оступался, он цеплялся за неё, и те, кто был перед ним и позади, удерживали его от падения вниз.

Была уже тёмная ночь, когда мы достигли долины. Бариль и ещё с ним пяток человек разделись, привязали ножи и, тихо войдя в воду, поплыли. Прошёл, наверное, час, и вот впереди, на палубе невидимого корабля появился зажжённый фонарь. Он качнулся, мигнул восемь раз и пропал. Тотчас все, кто лежал, затаившись, на окраине Дикого Поля, двинулись к кромке воды.

Плыли медленно, стараясь не шуметь. Очень осторожно огибали чёрные туши неподвижных пиратских судов. С борта “Дуката” были спущены две верёвочные лестницы. Пока мне помогали подняться, я скрипел зубами от боли.

Ночь. Фонари в кают-компании на квартердеке. Окна плотно завешены, чтобы с берега не увидели свет. На столе – гора нарезанного хлеба и котёл с горячим супом. Леонард орудует черпаком, поглядывает на наши свежие раны, но молчит.

– Что с провиантом? – спросил я его.