Призрак былой любви

— Когда началась война, мы были в Париже, — рассказывала Тильда. — Помнится, мы с Максом шли по набережной Сены в тот вечер и пытались представить, чем же это обернется для нас. Я требовала, чтобы он пообещал не разлучаться со мной ни при каких обстоятельствах, но он, конечно, ни в какую. Макс всегда очень серьезно относился к своим обещаниям.

Был конец мая, период коротких школьных каникул в середине семестра. Тильда пригласила меня на обед. Кроме нас с ней за столом сидели три внука Мелиссы, которые теперь шумно играли в крикет на газоне перед домом, мужчина средних лет — один из приемных детей Тильды, некогда живший с ней в Красном доме, и Мэтти — ей полагалось готовиться здесь к экзаменам.

— Это же обычные школьные экзамены, — сказала она, положив голову на учебники и включив свой «Вокмен».[32] — Они не в счет.

Теперь мы сидели в саду за Красным домом, на небольшой лужайке с каменной нимфой. Мэтти лежала на тропинке под кустами лаванды. Дресс-код, которому она следовала, видимо, не позволял ей делать скидку на жару: она была в черном от шеи до лодыжек. Над ней жужжали пчелы, она беспечно от них отмахивалась.

Мы немного поговорили о событиях 1939 года. Потом в отдалении раздался грохот. Мэтти, наушниками отгородившаяся от звуков внешнего мира, даже не подняла головы, но Тильда вздрогнула и встала с кресла.

— Извини, Ребекка, я на минутку. — Она медленно пошла к дому.

Я отложила в сторону блокнот и ручку. Сад с его потайными аллеями и гирляндами из роз, казалось, должен был радовать меня, но мне было тоскливо. Остаток недели надлежало провести с отцом, и эта перспектива повергала меня в уныние. И хотя я рада была бы сказать, что ни разу не вспомнила о Тоби после его последнего визита, но это была неправда. Думая о нем, я испытывала одновременно гнев и сожаление. Гнев на себя — за то, что сразу не разглядела, что он представляет собой на самом деле, сожаление — оттого, что он явился ко мне не в лучшее для меня время: в квартире беспорядок, пыль; голова грязная; с работой не все ладится.

Вернулась Тильда.

— Робби угодил мячом в парник для огурцов, — объяснила она. — Мальчики стекла убрали, но он все равно расстроен, поэтому я сказала, чтобы он накрыл стол к чаю.

— Сладкие сэндвичи, — сказала Мэтти, вытащив из ушей наушники. — Робби всегда делает сладкие сэндвичи. Б-р-р.

— Ты останешься на чай, Ребекка? — спросила Тильда.

Я отказалась — и не из-за сладких сэндвичей: мне нужно было подготовиться к поездке в Йоркшир.

— Мелисса пригласила нас с Джоан до конца недели пожить на даче, — добавила Тильда. У Паркеров была дача в одном из графств, расположенных к юго-западу от Лондона. — Там нет телефона. Если тебе что-то понадобится… — Она нахмурилась. — У тебя есть домашний телефон Патрика, Ребекка? Нет? У него есть ключ от моего дома. Если нужно, он тебе его даст.

Каменный дом моего отца стоит особняком у дороги, что петляет по холмистым болотистым пустошам Северного Йоркшира. Построен он был более ста двадцати лет назад. За это время камень потемнел, а когда идет дождь, вода, стекающая со склона холма, собирается в лужи в саду Дом находится в миле от ближайшего селения и в восьми милях от поликлиники и супермаркета. Отец машину не водит, а с тех пор, как автобусные компании были приватизированы, автобус мимо его дома проходит всего два раза в день.

Я приехала к отцу в понедельник лишь под вечер: тащилась в пробках, образовавшихся на дорогах по случаю выходного дня.[33] Я с трудом втиснула свой автомобиль в узкую подъездную аллею и потащила в дом тяжелые сумки. На кухне мы выпили чаю с эклсскими слойками. Разговор не клеился, прерывался и глох, как моя «фиеста» на крутом подъеме. В кухне внешне царил спартанский порядок, но на всем лежал налет въевшейся грязи, что шокировало даже меня. Дом — последняя мечта отца — был слишком большой для одного человека; они с мамой переехали в Йоркшир за два года до ее смерти. Лестницы, как и подъездная аллея, были крутыми и узкими; подъемные окна плохо открывались, в щели заливалась вода. В ванной комнате под потолок был подвешен бак; саму ванну, чугунную, с высокими бортиками, приходилось наполнять часами. Зимой, стоило высунуть голову из-под одеяла, изо рта шел пар.