Призрак черного озера

— Он говорит, что исполнял приказ Девы Марии! — торопливо, испуганно выпалил переводчик. — Этот человек безумец, сир! Он не ведает, что говорит!

— Все они безумцы! — мрачно ответил император и отступил к окну. — Разве можно победить безумцев? Уведите его и расстреляйте. Расстреливайте всех поджигателей, которых сумеете поймать на месте преступления.

Он снова повернулся к окну.

Пожар в торговом квартале расширялся, огонь перекидывался на другие здания, с треском и грохотом рушились крыши домов, лавок и складов. Император почувствовал тяжелую, свинцовую тоску и обреченность. Да, он в Москве — но это не приносит ему никакого удовлетворения, никакой радости. Он в Москве — но так же далек от победы, как в самом начале похода.

Повернувшись, он встретился глазами со своим адъютантом графом де Сегюр.

— Вы понимаете, граф, что начнется в Европе, если не удастся остановить этот пожар? Каждый немецкий князек, каждая швейцарская купчиха будут твердить, что это мы сожгли Москву, что мы — варвары и мародеры! Весь цивилизованный мир объявит нас варварами и грабителями! Этого никак нельзя допустить!

— Вы совершенно правы, сир! — ответил де Сегюр. — Солдаты герцога Тревизского делают все, что возможно!

Император промолчал о главном, о том, что его действительно волновало, действительно беспокоило: он боялся, что столкнулся с силой непреодолимой, с силой стихии — стихией огня, стихией страшного, непобедимого, нерассуждающего народного гнева. С такой стихией не справилась бы никакая, самая могучая армия. Он боялся, что его победа обернется страшным, непоправимым поражением, крушением всех его надежд.

Впрочем, император французов Наполеон Бонапарт не был бы собой, если бы он поддавался всяким страхам и колебаниям. Он отбросил эти мысли и принялся диктовать де Сегюру письмо к русскому императору Александру с предложением мира — достаточно почетного, если учитывать результаты последнего сражения и то, что французская армия заняла Москву.

Вскоре императору доложили, что в одном из московских госпиталей нашли легко раненного русского штабного офицера. Этого офицера привели в Кремль, и Наполеон вручил ему письмо с просьбой доставить его императору Александру. Кроме того, он просил офицера на словах сообщить русскому царю о московских пожарах и о том, что французы к ним непричастны и, напротив, всеми силами пытаются их остановить.

К вечеру пожар в торговом квартале начал утихать, и император успокоился.

Однако ночью он проснулся от отдаленного гула.

Казалось, за окнами дворца бушует штормовое море или грохочет сокрушительная гроза.

По стенам и потолку его опочивальни блуждали багровые отсветы.

Поднявшись, император подошел к окну, отодвинул тяжелую парчовую штору.

Москва пылала уже в разных концах. Дымные облака теснились над ней, то и дело озаряемые кровавыми сполохами. Император вызвал дежурного офицера и потребовал немедленно доложить, что происходит в городе.

Доклад был ужасным.

За ночь пожары вспыхнули в самых отдаленных концах города. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что это результат поджогов: французы видели во многих местах людей с факелами, среди них встречались русские солдаты и полицейские. Поджигатели носились среди дыма и пламени, как настоящие демоны, ничуть не боясь французских солдат, не боясь самой смерти.

Говорили, что сигналом к поджогам послужил начавшийся еще до полуночи пожар во дворце князя Трубецкого и последовавший за ним поджог биржи. Поджигателей ловили и безжалостно расстреливали, но их не становилось меньше.

Кроме поджигателей, среди дыма и пламени носились мародеры, грабители, мужчины и женщины в лохмотьях, со злобными, зверскими и безжалостными лицами. Они добавляли беспорядка, добавляли ужаса в и без того ужасную картину пожара.

Кроме того, выяснилось, что многие жители, покидая свои дома, закладывали в печи и камины гранаты и заряды пороха. Французские офицеры и солдаты, занимая брошенные хозяевами жилища, начинали топить печи — и погибали от страшных взрывов, за которыми следовали новые пожары.

Напуганные таким коварством, французы боялись входить даже в уцелевшие дома и грелись возле костров на улицах, чем еще более увеличивали опасность пожаров.

В довершение ко всему в городе распространился упорный слух, что в подвалах под Кремлевским дворцом хранятся огромные запасы пороха, так что стоит пожару перекинуться в Кремль — и все тут же взлетит на воздух, в одно мгновение погибнут сам император и лучшая часть его Великой армии…

— Кажется, эти варвары решили погубить меня ценой своей древней столицы… — проговорил император вполголоса. — Как можно воевать с такими безумцами?

— Простите, сир? — переспросил дежурный офицер, думая, что пропустил какой-то приказ.

— Ничего, — император застегнул верхнюю пуговицу сюртука и быстрыми шагами заходил по комнате, что-то обдумывая. Он не мог осознать, что столкнулся с решимостью противника, которая превзошла его собственную решимость.