Призрак дракона

Я чувствовал себя жутко виноватым. И к тому же испытывал непонятный страх. Теперь это был не страх за собственную жизнь, а гораздо менее благородное переживание…

Стремясь заглушить терзавшую душу вину, я и решил заполнить время, которое дядя тратил на попытки спасти хурогские земли, игрой с несчастным новичком.

— Ты показал этому Иландеру, где раки зимуют! — продолжая улыбаться, сказал Орег. — В следующий раз пусть знает, что к Хурогметену следует относиться с большим почтением.

Я внимательно следил за почти не изменявшимся выражением лица Орега. Зачем он завел со мной этот разговор? Пытается что-то выяснить? Или чувствует, что меня гложут угрызения совести? Я не мог определить.

По милости отца я был вынужден научиться «читать» людские души еще в детском возрасте. Но Орег представлял собой нечто совершенно непохожее на обычных людей. К тому же на протяжении веков ему приходилось быть чьим-то рабом.

Я взял кусок мыла с расположенной рядом тумбочки и принялся смывать темные следы с запахом металла, оставленные рукояткой меча.

— Каким был мой дядя в детстве? — спросил я у Орега, желая отвлечь его от мыслей о моем поединке с Иландером.

— Не могу сказать точно, но, по-моему, он мне нравился, — спокойно ответил Орег, все так же раскачиваясь взад и вперед на задних ножках стула. — Раньше я помнил абсолютно все. А теперь стараюсь многое забыть. Чем раньше, тем лучше.

Выражение его лица стало несколько странным. У меня возникло ощущение, что он смотрит в глубины прошлого. Это выглядело жутковато.

— Ты считаешь, что я должен обо всем рассказать Дараху, верно? — с обидой в голосе воскликнул я. — Но ведь именно ты посоветовал мне прислушаться к собственным инстинктам и не торопиться раскрывать перед кем бы то ни было свои карты!

Орег медленно опустился на пол на стуле, поднялся на ноги и предусмотрительно отошел в дальний угол комнаты, подальше от меня. Нарцисс проникся ко мне полным доверием гораздо быстрее. Хотя ему для этого потребовалось забыть всего лишь четыре года прошедшей жизни…

— А чего ты боишься? Что страшного может сделать тебе твой дядя? — невозмутимо заговорил Орег. — Тебе ведь… давно не двенадцать лет. Мне кажется, притворство приносит тебе больше страданий, чем защищает от чего бы то ни было.

— Я должен прогуляться. Пожалуй, немного прокачусь, — заявил я, резко поднимаясь и выбираясь из ванны, не обращая внимания на то, как испуганно вздрогнул Орег. — Надо проветрить мозги.

Я схватил полотенце и принялся вытираться, погружаясь в раздумья.

А ведь Орег все верно сказал. Независимо от того, насколько порядочным или непорядочным человеком был мой дядя, мне давно следовало поведать ему о своей тайне. Но именно этого я и боялся.

О необходимости рассказывать Дараху про свое притворство, рожденное страхом перед отцом, было неприятно даже думать. Я разговаривал об этом лишь с Орегом, но он знал недавно умершего Хурогметена не хуже, чем я, и видел, как родитель избивает меня до полусмерти…

Смешно! Я, на протяжении трети своей жизни прикидывавшийся идиотом, боялся оказаться в положении дурака!..

Ухмыльнувшись, я отбросил в сторону полотенце и прошел к шкафу.

— Когда вернусь с прогулки, пойду и расскажу дяде, что на самом деле я не настолько глуп, каким меня привыкли считать.

Ездить подолгу на Нарциссе я еще не решался. А сейчас мне требовалась такая прогулка, которая для его перевоспитания не принесла бы никакой пользы. В горах я катался обычно на крупной гнедой кобыле по имени Перышко. На ее широком лбу красовалось белое пятно, похожее на лебединое перо, поэтому-то я и дал ей такую кличку. У нее была широкая кость и мощные ноги, и она обожала быстро бегать, что мне сейчас и требовалось.

Ей доставляло истинное удовольствие нестись вверх и вниз по Хурогским горам, а мне частенько хотелось просто исчезнуть из дома. Мы поднимались по горным тропинкам, летели по узким ущельям, и я, зная, что обязан показывать Перышку направление, находился в постоянном напряжении и таким образом отвлекался от тревожных мыслей.

Мы проводили в горах по нескольку часов. Я ни о чем не думал, лишь слушал стук копыт своей лошади и ее мерное дыхание. Только когда она уставала и сбавляла скорость, я разворачивал ее назад.

Путь, который я выбрал сегодня, был весьма опасным — тут и там дорога резко сворачивала то вправо, то влево. Мы оба прекрасно это знали. Обычно, достигнув поваленного молнией дерева на скалистом хребте, я останавливал Перышко, и мы поворачивали назад, причем ехали домой с меньшей скоростью.

Сегодня же, когда поваленное дерево осталось позади, Перышко была еще полна сил, а я продолжал чувствовать себя совершенно растерянным.

Мы свернули на внезапно возникшем перед нами повороте, и я подался вперед всем своим немалым весом, чтобы помочь кобыле осмотреться в незнакомом месте на крутом склоне. Вдруг земля под ее копытами дрогнула и стала обваливаться.

Мы могли запросто сорваться вниз, но я, действуя чисто инстинктивно, плотно прижался к напряженному телу лошади и ударил ногами ей в бока, заставляя рвануть вперед.