Призрак джазмена на падающей станции «Мир»

— Срок не слишком-то гигантский… — ответила она. — Но достаточный, чтобы ради этого пойти на риск… Его продолжительность зависит от того, что должно произойти в ближайшее время, от эволюции нейровируса, от целой кучи обстоя…

— Сколько у нас времени? — сухо переспросил я. — Мне нужен точный ответ — годы, месяцы, недели… часы, если потребуется.

— Годы… Несколько лет.

— Сколько? — выдохнул я на грани исступления.

— Я… черт… Ну, скажем, тебе осталось около десятка лет, если все пойдет согласно среднестатистической результирующей имеющихся вероятностей…

— А тебе?

Тут Карен отвела взгляд.

— Мне — меньше, — призналась она.

— Проклятие… насколько меньше?

— Я не знаю. Альберт говорит, что в настоящий момент нейровирус служит частичным выражением происходящих мутаций. Он ничего не может с этим поделать, он…

— Сколько, спрашиваю в последний раз…

— Самое меньшее — два-три года, это точно, — вздохнула она. — Быть может, пять лет. Если судить по среднему значению вероятностных параметров, мне осталось шесть лет с хвостиком… — Она вновь подняла на меня глаза — глаза, в которых мерцало УФ-сияние, порожденное вирусом, — и добавила: — Этого достаточно… Более, чем достаточно.

Ее тело уже разворачивалось в боевое положение подобно живому, изумительно живому оружию. Ее атласная кожа мягко поблескивала и дышала теплом. Она крепко прижалась ртом к моим губам и обвила меня ногами, которые походили на исключительно хищные лианы. Мы не трахались более недели: подготовка и осуществление налета, бегство, болезненные сновидения, чертов нейровирус — все это способствовало подавлению плотского желания столь же надежно, как сеанс у психоаналитика.

И вот вожделение взорвалось — подобно закрытой автоматической скороварке, простоявшей на огне больше, чем следует. Я сорвал с Карен хлопчатобумажный свитер и спортивные брюки, движением стрелка из лука разодрал ее футболку, бюстгальтер лопнул под моими руками, и груди ринулись мне навстречу подобно двум резвым бесенятам — воинственным бесенятам в форме зарядов для миномета, я стиснул их руками, сжав достаточно сильно для того, чтобы упругие полушария встали на дыбы, а соски нацелились мне в лицо, будто наконечники стрел из плоти.

Я принялся обсасывать их как палочки с фруктовым соком. Волна жара образовала вокруг нас защитное кольцо, оболочку, надежно укрывавшую от внешнего мира, — а внутри этого кокона был лихорадочный трепет, были капли пота, были животные стоны в золотистом свете рекламных табло.

— Поцелуй меня, — сказала Карен. — Покрепче поцелуй.

— Не вопрос, — ответил я. — Не вопрос.

Когда я проснулся, солнце вставало за городом, на востоке, со стороны суши, и благодаря ему пенистые гребни волн подернулись розовой пеленой и стали похожи на слюну боксера, лежащего ничком в состоянии нокдауна.

Не сводя глаз с океана и ясного неба, где скрещивались прямые и отраженные лучи восходящего светила, я приготовил плотный завтрак. Я намеревался заявиться в кассы к открытию, чтобы купить билеты до следующего пункта назначения: после всего случившегося нам следовало сегодня же двигаться дальше — в любую другую точку Африки, первым же подходящим самолетом до крупной конурбации[38] какого-нибудь достаточно коррумпированного государства с мощными теневыми структурами. Я принял душ, оделся, убедился, что Карен спокойно спит, и вышел из гостиницы.