Призрак из страшного сна

Малыш сморщился и заплакал.

– Ой, да ты, наверное, голодный! Я сейчас.

Он действительно был голодный. Зато вскоре наелся так, что заснул еще в процессе чмоканья.

Марфа вновь осторожно положила сонно сопящего мальчика в его каменную люльку и торопливо вышла из пещеры.

По лесу она бежала.

Бежала и по двору, ничего и никого не видя перед собой.

И буквально врезалась в оказавшегося на ее пути Дворкина. И едва не упала, но он успел подхватить девушку и возмущенно встряхнул ее за плечи:

– Ты что, с ума сошла? Ты чего носишься как угорелая?! – И только сейчас секьюрити заметил, что живота у Марфы больше нет. – Так ты что, родила уже?! Когда?

– Сегодня утром, – пролепетала девушка, пытаясь отдышаться.

– Так ты же лежать должна в постели! А не носиться загнанной лошадью! Тем более что и хозяйка сегодня родила, сына. А у тебя кто?

– И у меня сын. Был.

– То есть как это – был?

– Он… – Марфа длинно, судорожно всхлипнула. – Мой мальчик мертвым родился. Я его хоронить ходила. И бегу обратно, чтобы успеть, когда я барыне Магде понадоблюсь.

– Постой-постой! – нахмурился Дворкин. – Что значит – похоронила? Сама? Одна? Где? Почему не по правилам, не на кладбище? Почему меня не позвала?

– Да, сама! – с вызовом выкрикнула Марфа. – Одна! Потому что его все равно не стали бы хоронить по всем правилам! Он же – ублюдок! Они так не хотели его рождения, так ненавидели его еще в моей утробе, что мой мальчик умер, не родившись!

От всего пережитого девушку затрясло, из глаз хлынули слезы, ослабленный родами организм в конце концов сдался.

И Марфа медленно осела на землю, сотрясаясь в рыданиях, – ноги ее больше не держали.

Александр Лазаревич Дворкин, хладнокровный и умеющий держать себя в руках мужчина, бывший агент «Моссада», – а туда истеричных барышень точно не берут, – вдруг почувствовал, как в его душе тоненько задрожала какая-то болезненная струна, а душу буквально затопила волна нежности и жалости к этой девчонке.

Ну за что ей все это, за что?!

Дворкин подхватил Марфу на руки и, провожаемый любопытными взглядами дворни, понес ее в дом.

У входа он столкнулся с Кульчицким. Венцеслав Тадеушевич, с лица которого не сходила немного дурацкая, но очень счастливая улыбка, озадаченно уставился на ношу своего главного секьюрити:

– А чего это ты нашу кормилицу таскаешь? Кстати, ее все обыскались – Сигизмунда кормить пора! Ты где же это бродишь, голубушка?

– Она своего сына хоронить ходила, – угрюмо произнес Дворкин. – Ее мальчик мертвым родился.

– Почему? – забеспокоился Кульчицкий. – Она же вроде здорова, обследование показало…

– А я бы на вас посмотрел, кого вы родили, если бы вас камнями закидывали!

– Допустим, я в принципе не способен никого родить, – усмехнулся Кульчицкий, – ни с камнями, ни без. Но – да, дикие люди в моей деревне, дикие… не ожидал. Я уже старосте их сделал внушение! А теперь вот и еще беда какая! Это ж ведь сейчас Сигизмунду лучше не пить ее молоко, она перенервничала, мальчик тоже будет беспокойным!

– Думаю, пару раз его и мать сможет покормить. А потом Марфа в себя придет.

– Нет-нет! – девушка попыталась освободиться из рук Дворкина и встать на ноги. – Я уже в порядке! Несите мальчика, если он голодный! У меня молока много!

– Я вижу, – Кульчицкий многозначительно посмотрел на промокшую на груди девушки кофточку. – Ладно, я у доктора спрошу, а ты, Саша, нашу няню-кормилицу пока к ней в комнату отнеси.

– Я и сама могу…

– Успокойся и не дергайся! Все, Саша, иди!

А где-то через час Марфе принесли ее мальчика. Вернее, уже не ее.

Кормилице принесли Сигизмунда Венцеславовича Кульчицкого, наследника рода Кульчицких.

В роскошных одежках выглядевшего настоящим принцем.

– А может, так и на самом деле лучше, сынок, – прошептала Марфа, нежно целуя выпуклый лобик жадно сосущего малыша. – Я все равно всегда буду с тобой.

Глава 13

И Марфа выполнила свое обещание.

Она вырастила сына. Вернее, сыновей. И Сигизмунда, и Павла.

Впрочем, Сигизмундом няне было позволено заниматься только до пяти лет. А потом в замке появилась говорившая на трех европейских языках гувернантка, и няня уже стала не нужна. Но Марфу не рассчитали, она осталась в поместье, кем-то вроде ключницы.

Правда, первые пару месяцев Сигизмунд еще прибегал к Марфиньке (так он называл нянечку), чтобы пожаловаться на строгую Августу Карловну, но вскоре эти визиты стали реже. А когда мальчик пошел в одну из самых элитных школ, он вообще забыл о существовании какой-то там няньки. И даже мог не поздороваться, когда встречался с ней в доме.

Он вообще рос очень избалованным и капризным мальчишкой. А еще – жестоким. Марфа часто заставала сына, занятого издевательствами над бессловесными тварями. Сначала это были злосчастные мухи и бабочки, которым он отрывал крылья и лапки. А став постарше, Сигизмунд перешел на цыплят, котят, кроликов и прочую мелкую живность.

Причем во время таких «развлечений» мальчик менялся до неузнаваемости – глаза его становились какими-то неживыми, оловянными, лицо краснело, он часто облизывал губы.

Когда Марфа впервые застала сына в таком виде, она едва не потеряла сознание от ужаса.