Призрак из страшного сна

Минуты через две дверь распахнулась, впуская мужскую особь из его галлюцинаций. Особь улыбнулась – на мгновение мелькнул раздвоенный язык – и приветливо произнесла:

– Ну, здравствуйте, Павел! С возвращением!

Глава 24

Мартин молча поднялся, пару мгновений смотрел на меня, словно собираясь сказать еще что-то, затем развернулся и ушел в хвост вертолета, где его ждал Кульчицкий.

А Олежка сел рядом со мной и поинтересовался:

– Ну как, поговорили?

– Поговорили, – буркнула я, опять старательно выворачивая шею – когда меня начинают жалеть и расспрашивать, слезы, совершенно предательским образом просочившиеся из уголков глаз, превращаются в Ниагару. – Ты мне лучше скажи, что вы там решили вашим коллективным разумом? Как Пашку искать будем? И что это за уроды такие были, Пашку забравшие?

– Варька, ты разговор в сторону не уводи, Сусанин с косичкой! Ты сказала Мартину правду?

– Какую еще правду?

– Сестренка, – Олег ласково приобнял меня за плечи, разворачивая к себе, – со мной-то ты можешь не изображать стойкого оловянного солдатика! Я ведь давно заметил, что Мартин для тебя не просто друг. И он к тебе тоже неровно дышит. Ну да, понимаю, сейчас не та ситуация, чтобы погружаться в розовый сироп, но хотя бы объясниться можно? Обоим легче станет!

– Объяснились.

– Ну вот и замечательно! Стоп, – Олежка увидел мои зареванные глаза, – тогда почему ты плачешь? И Мартин ушел странный, словно потухший. Ты что натворила, чумичка бестолковая?!

– Ничего я не натворила, отстань! Сказала правду – жалость мне не нужна! Я для Мартина – сестренка, а сохнет и не спит ночами он совсем не из-за меня! Вот пусть и ищет свою незнакомку!

– Варька… – брат ошалело уставился на меня. – Ты вообще в своем уме?! Ты… ты ревнуешь Мартина к самой себе?!

В общем-то, да.

Понимаю, ситуация – из разряда шизофренических, и то, что поначалу я воспринимала как игру, как желание доказать – «могем, если захотим!» теперь превратилось… нет, я превратила в идиотизм.

В котором увязла еще сильнее – вместо того, чтобы распутать клубок.

Дело в том, что от природы я наделена светлыми ресницами, светлыми бровями, светлыми волосами и, для комплекта, светло-серыми глазами.

Что словно бы стирает, нивелирует правильные черты моего лица, превращая меня в бесцветную моль. Собственно, меня так и звали в школе – Моль.

А потом мама научила меня правильно наносить макияж. И я до сих пор помню первый шок, когда мама повернула меня к зеркалу, приглашая полюбоваться собой. Радостные визги участниц «Модного приговора» – ничто перед моим обалдением.

Именно обалдением. Потому что из зеркала на меня смотрела обалденная красотка: тонкие, изящные черты лица, огромные, таинственно мерцающие платиной глазища в обрамлении длинных густых ресниц, чувственные губы…

Это была совсем не я! И в то же время – я.

С тех пор я знала, что я красивая. И это придало мне уверенность красивой женщины. А макияж я наношу теперь очень редко – зачем? Мне хотелось, чтобы меня полюбили вот такой, бесцветной. Чтобы не велись на яркую внешность, чтобы в душу заглянули…

Ну да, да, понимаю – это больше похоже на бред из женских романов, и дипломированному психологу маяться такой ерундой стыдно. Но вот – маялась. И домаялась, появившись однажды на одной тусовке с Мартином, будучи в «боевом раскрасе вышедшего на тропу войны индейца». На тот момент мне уже нестерпимо хотелось показать, доказать что-то мужчине, рядом с которым мое сердце впадало в «неадекват».

И доказала… Мы с Мартином тогда перекинулись от силы парой фраз, и он меня, конечно, не узнал… Правда, он все время хмурился и присматривался, задавал мне банальный вопрос: «Мне кажется, я вас где-то видел?» – но так и не узнал меня. А потом события понеслись вскачь – именно на этой тусовке была похищена последняя жертва Гизмо, модель Карина Эшли, она же Катерина Сиволапова. И довести до логического конца наше «знакомство» с Мартином мне не удалось. А вскоре я узнала от Олежки, что Мартин потерял голову из-за какой-то незнакомки. И он показал моему братцу фото незнакомки, снятое Мартином на мобильный телефон. И Олежка, по его словам, едва удержался от радостного восклицания: «О, Варька!».

Но удержался. И Мартин продолжал отчаянно разыскивать так поразившую его девушку. А я не знала, как сказать любимому мужчине, что это была я… Он ведь мог обидеться… Да что там мог – сто процентов обиделся бы! Кому приятно, когда его ярмарочным Петрушкой делают?

А потом началась вся эта свистопляска с Гизмо и Павлом.

И вот десять минут назад у меня появился шанс все исправить. Но я им не воспользовалась…

В общем, запуталась я окончательно.

– Ревность тут ни при чем, – я всхлипнула и уткнулась носом в широкую грудь брата. – Понимаешь, Олежка… Мне надо, чтобы Мартин видел во мне женщину. Желанную женщину! А у него в глазах нежность брата… А желает он ту… ну, то есть меня – ту…

– Господи, какая же ты дурочка у меня! – тяжело вздохнул Олежка, поглаживая меня по волосам. – Ну не плачь, все со временем прояснится. О, садимся!

– А куда нас, кстати, теперь повезут? Меня и Монику?