– Какие прочувствованные похороны, – провозгласила мама. – Давненько я так не смеялась!
– Я танцевать могу, я танцевать хочу до самого утра на могиле старика! – напел папа известную песенку.
– До чего весело! – захихикал дядя Меривезер. – Что может быть лучше, чем сказать «прощай»…
– Только сказать: пропади пропадом! – прибавила тётя Саммер. Луна смотрела, как она распахнула громадную скрипучую дверь Хаггард-Холла, и все затопали ногами, отряхивая снег с ботинок, прежде чем проскочить со смехом и шутками в обширный величественный вестибюль.
– А можно будет завтра повторить? – вставил брат Луны, забегая внутрь.
Как и мама с папой, Санни был золотоволосый и всегда выглядел так, будто только-только вернулся с каникул. Луна, напротив, была бледна как полотно, глаза бдительно блестят, ослепительно-белые волосы пострижены модным бобом. А ещё белее был ручной крыс Луны, Саймон Паркер, устроившийся у неё на плече.
– Дедушки больше нет, Саймон Паркер, и все просто счастливы, – сказала Луна своему крысу, помедлив на пороге. – Я знаю, лёгким человеком он не был, но всё же он мой дедушка.
Крысик издал продрогший писк, ему явно не терпелось вернуться в относительное тепло Хаггард-Холла.
– Луна Мун, ты выстудишь дом! – сказала мама, стремительно вернувшись на снег и взяв Луну за руку. Она затащила её внутрь и захлопнула скрипучую дверь. Мама была высокая и стройная, её длинные волосы были вдвое, не меньше, золотистей солнечного света, а ярко-белое платье ниспадало до самого пола.
– Ну тогда нам следует хорошенько согреться, – с усмешкой заметила тётя Саммер, и, топая ногами, она закружила по вестибюлю. – Кто знает лучший способ согреться?
– Обнимашки! – возбуждённо выкрикнул Санни.
– Обнимашки! – закричали все, кроме Луны. Семейство немедленно заключило и стиснуло друг друга в объятиях, да с таким пылом, словно это был вопрос жизни и смерти. Саймон Паркер просеменил с Луниного плеча к ней в карман, когда мама с папой схватили её в двойные объятия. Объятие было тёплым, как гусиная перина.
– Луна Мона Мун, мы говорили тебе, как сильно мы тебя любим? – проговорила мама.
– Как? – спросила Луна.
– До луны и обратно, – ответил папа. – Всегда любили и всегда будем любить.
Луна прикрыла глаза, а мама с папой крепко держали её. В этом мгновении можно было раствориться и остаться навсегда.
– Не знаю, как вы, а я до сих пор не согрелась как следует… – объявила тётя Саммер. Она подмигнула Санни. – Интересно, что же разгонит мою кровь?..
– Ве
сёлый-развесёлый танец! – восторженно пикнул Санни.– Вес
ёлый-развесёлыйтанец! – закричали все, кроме Луны.– Довольно этой семье плясать втихаря! – воскликнула тётя Саммер. – Дядя Меривезер, музыку!
– Есть музыку! – засмеялся дядя Меривезер, который смеялся надо всем и всегда-всегда был голоден. – А затем пирог! – прибавил он. – Я умираю от голода…
Пока мама с папой продолжали сжимать Луну так крепко, что и дух не перевести, она смотрела, как дядя Меривезер подскочил к старому проигрывателю, стоявшему в углу. Дядюшка был круглее даже тёти Саммер и так пушисто-белобород и весел, что Санни был убеждён, что он втайне и есть Санта-Клаус. Дядя Меривезер хихикал, не переставая, пока ставил пластинку. В следующее мгновение по всему дому грянул залихватский клавишный ансамбль.
– Присоединяйся к нам, Луна! Сколько лет в этом доме не было ни музыки, ни танцев! – позвала тётя Саммер. Когда тётя подхватила Санни под руки и закружила его по комнате, Луна почувствовала, как нутро скрутило неожиданным гневом.
– Вы уже танцевали, – отрезала она, выворачиваясь из любящих объятий мамы и папы. – Вы танцевали на дедушкиной могиле. Вы все по очереди.
– Так ему и надо! – заявила тётя Саммер.
– Старому злобному зануде! – засмеялся дядя Меривезер.
– Он был дрянь человек! – проговорил папа.
– Он был свинья! – сказала мама.
– У него воняло изо рта! – крикнул Санни, торопясь вставить своё слово. Теперь уже всё семейство отплясывало какую-то головокружительную джигу, а тётя Саммер пела.
Все веселились колоссально, аж искры из глаз – все, кроме Луны. Да, её дедушка был жёстким человеком, но Луна была уверена, что он просто не знал, как быть другим.
– Нехорошо радоваться тому, что кто-то умер, – пробормотала Луна, когда её крыс взобрался обратно к ней на плечо. – Даже дедушка.
Нельзя сказать, что дедушка питал к ней добрые чувства. Недели не проходило, чтобы он не пытался отослать её прочь – прогнать вон из Хаггард-Холла.
«Ступай, убирайся вон! Это мой дом, а не твой… Оставь меня одного! – хрипел старик, даже когда Луна сидела у его кровати. А переведя дух, добавлял: – Я никогда не покину этот дом… даже когда умру. Мой призрак станет являться в этих стенах… Я буду преследовать тебя из могилы. Я стану тебе являться, и поделом!»