Призрак Мастера

— В этом нет ничего удивительного, но вот что меня поражает, — Алина встала, что называется, руки в боки, глаза словно бы сверкают искрами, ну вылитая ведьма из «закатного романа». — Как двое взрослых мужиков могли за моей спиной судачить по поводу того, с кем я должна жить, кого любить?

— Извини, так получилось — промямлил Глеб.

— С тобой будет отдельный разговор, а сейчас я хочу спросить у Михаила… С какой стати ты вообразил, что я соглашусь отправиться в рай раньше уготованного мне срока?

Хорошо, что Алина не могла видеть его лица — Булгаков сначала густо покраснел, затем лицо покрыла мертвенная бледность, и он еле слышно прошептал:

— Прости! — и больше ни полслова.

Самое время подвести итог, но Булгаков потерял дар речи, да и у Глеба язык не поворачивается. Пришлось роль распорядителя взять на себя Алине:

— Ладно, оба прощены! Но если ещё хоть раз нечто подобное услышу, пеняйте на себя!

Алина отправилась в спальню досыпать, а Глеб, не желая заканчивать свидание с Булгаковым на такой печальной, даже унизительной для обоих ноте, обратился к Булгакову:

— Кстати, у меня возник вопрос: члены шайки Воланда здесь тоже бродят по ночам?

— Это не шайка, а вполне приличные люди, просто исполняют заданные роли. Примерно так же, как в твоём фильме. Если понадобятся их услуги, я это устрою.

— Надеюсь, до такого не дойдёт.

— Кто знает… В общем, если нужна будет моя помощь, постучи серебряной ложкой по тому стеклянному кувшину, тогда я появлюсь.

Тут где-то вдали запели петухи и призрак Булгакова исчез, словно бы растворился в воздухе.

Глава 9. Возвращение Митяя

И вот уже завершён монтаж фильма, вроде бы можно праздновать… И тут Глеб получает по электронной почте письмо от Дорогомилова, в котором тот сообщает, что права инвестора уступил некоему Дмитрию Фёдоровичу Макееву. К письму приложен акт передачи прав и больше ничего, то есть никаких объяснений, почему всё это сделано. Впрочем, нетрудно догадаться, что продюсер постарался — он и раньше высказывал недовольство изменениями в сценарии, которые сделал Глеб, вот и доложил своему «начальству» о творимых безобразиях. Глеб не сразу понял, перед кем теперь держать ответ… «Так это же Митяй! Три года назад, после попытки похищения Алины о нём писали все московские газеты… Вот уж не было печали!»

Вскоре состоялась встреча с новоявленным инвестором. Митяй настаивал на изменении сценария, причём сделал это в весьма своеобразной форме:

— Ты, я вижу, до сих пор не врубился, что к чему. Вот приехал я в Москву, и туда же прибыл Воланд. Связь улавливаешь?

— Но Воланд был в Москве всего на три дня.

— Не важно, это мелочи, никто внимания не обратит, — Митяй не собирался спорить и перешёл прямо к делу, по сути, озвучил свой приказ: — Короче, «нехорошую квартиру» превратишь в бандитскую «малину», а бал — в сходку пацанов под предводительством пахана, там обычно выносят приговор тем, кто крысятничал или стучал на нас ментам. Ну а потом, как водится, пьянка до утра, голые бабы и всё такое прочее…

«Господи! За что мне это?»

— А Мастера совсем убрать?

— Ну как же без него? На то и лох, чтобы его обчистили до нитки. На таких, как он, и держимся.

— Но что будет с Маргаритой?

— В последней сцене пусть скачет вместе с Воландом, и с ними вся братва.

— Куда?

— В Европу! У меня шикарная вилла недалеко от Барселоны…

«Есть ощущение, что сплю. А если так, то можно говорить всё, что думаю»:

— Нет, Митяй, я этого не стану делать.

Тот скорчил зверскую рожу:

— Для кого Митяй, а для тебя Дмитрий Фёдорович, глава холдинга «Самаритянин». И заруби себе на носу: мне нельзя перечить!

«Нет, на сон это не похоже. Тогда придётся как-то изворачиваться»:

— Но ведь многие сцены надо будет заново снимать, переделывать сценарий.

— Снимай то, что я велю, иначе пожалеешь, что на свет родился.

Что делать? Глеб позвонил Водопоеву, а тот в ответ:

— Извини! Митяю я не указ, так что сам выкручивайся.

«Вот такие теперь благодетели! Перепродали со всеми потрохами. Что я Алине скажу? Впору пожалеть о том, что в кино подался. Писал бы книги, тогда никакой Митяй не страшен… А тут хоть в прорубь, хоть с Крымского моста…»

Неудивительно, что Глеб напился. Ночью снова разговор с Булгаковым:

— Ну что, Глеб, понял, что к чему? А говорил, что у вас теперь совсем не так, как в наши времена.

— Ох, Миша, всё оказалось гораздо хуже, чем мог себе представить. Ведь даже в суд на Митяя не подашь, поскольку его требования не противоречат договору.

— Да, плохи твои дела! Даже и не знаю, что сказать, потому как у меня ничего такого не было, хотя… Был один издатель, рукопись у меня украл, а потом уехал за границу и там опубликовал.

— И что?

— Да ничего! Против жуликов мы с тобой бессильны. Разве что фельетон в газету написать… А толку-то?

На душе было и без того скверно, а тут ещё Булгаков наводит жуткую тоску. Всё, что остаётся в этом случае, так это раззявить рот и завопить во всю мочь: «Караул!!!»

Вдруг Булгаков голосом Алины спрашивает:

— Глебушка, что с тобой? Плохой сон приснился?

— Да куда уж хуже!