Призрак моей любви

Впрочем, рано он радовался. Не успел Алекс выйти из зала в галерею, ведущую к западным воротам, как до него донесся хрипловатый смех, от которого желание обжигающей волной прокатилась по его телу. Ему не доводилось слышать этот смех раньше, и он никак не мог его узнать, но все же узнал.

Алекс инстинктивно отступил в тень. В этом не было надобности. Пара, что выскользнула из ниши в дальнем конце коридора, его не заметила. Один бог знает, чем они занимались среди бела дня там, где любой мог на них наткнуться, черт бы их побрал!

Алекс скрипнул зубами. Ему показалось или ее непристойное платье выглядело немного измятым? Будто в подтверждение этой мысли, в следующий миг Джоан Комин поправила корсаж. Руки Алекса сами собой сжались в кулаки.

Все его тело напряженно застыло, словно обратилось в камень.

Алекс сам не понимал, что с ним творится. Это безотчетное первобытное чувство он испытывал впервые. Отчего эта девушка вызвала в нем такую… ярость? Какое ему дело до того, в чьей постели она спит? Его это не касалось. Он едва ее знал. Она ничего для него не значила.

Но ее мать значила.

Должно быть, дело было в этом. Возможно, тот необъяснимый гнев, что он почувствовал, увидев, как Джоан Комин позорит себя, связан с Беллой. Когда-то Белла была ему другом, а может, осталась и теперь. Ей пришлось расстаться с дочерью из-за Хайлендской гвардии или по меньшей мере из-за Макруайри. Наверное, тогда не было другого выхода, но Алекс все еще чувствовал свою ответственность за то, что случилось.

Поэтому, когда мгновение спустя Джоан ушла, Алекс последовал за ней. Он хотел лишь поговорить с ней, только и всего. Это его долг, сказал он себе. Долг перед ее матерью.

Джоан одолевали сомнения. Не зря она опасалась сэра Хью. Он совершенно не походил на тех желторотых юнцов, у которых она обычно добывала сведения. Приблизить его к себе означало бросить вызов опасности.

Боже милостивый, он затащил ее в нишу, прежде чем она поняла, что происходит. Лишь заверения, что ее ждет кузина, позволили Джоан ускользнуть, отделавшись «всего одним поцелуем», которого он потребовал как плату за освобождение.

К счастью, от него не разило селедкой, но даже торопливое касание его губ встревожило Джоан, напомнило об опасности. О, сэр Хью Деспенсер знал, что делает. Он определенно был опытным соблазнителем. Счастье, что его чары на Джоан не действовали.

Когда она уходила, сэр Хью прошептал ей: «До завтра». В этих словах слышалось обещание. Джоан боролась с искушением сослаться на недомогание и отказаться от поездки в соседний замок. Но она не могла упустить возможность добыть сведения о войсках англичан в Уорке. Ради этого стоило постараться, даже если придется столкнуться с трудностями, твердила она себе. Однако кошка вдруг почувствовала себя мышью.

Вместо того, чтобы вернуться в башню, Джоан решила воспользоваться теми светлыми часами, что оставались до заката, и оставить записку доверенному человеку. Брюс хотел бы как можно скорее узнать о свежем пополнении, прибывшем в распоряжение Эдуарда из Уэльса, и о раздорах в стане англичан.

По счастью, как раз для этой цели она захватила с собой простую темную накидку с капюшоном. Накидка скрыла яркое платье, которое едва ли осталось бы незамеченным. В неприметном наряде она могла смешаться с деревенскими жителями, непрерывно сновавшими между соседним селением и замком.

Роль приживалки давала Джоан некоторые преимущества. Лишившись высокого положения, она обрела свободу ходить куда вздумается. Никого не заботило, где проводит время приблудная дочь распутной жены Комина. Она могла выходить за ворота и исчезать, не опасаясь, что кто-то ее хватится. Джоан, в отличие от ее кузин, не сопровождала ни свита, ни стража.

Однако во время тайных вылазок в город она всегда соблюдала осторожность. Джоан могла защитить себя в случае нужды, но не хотела привлекать внимание и сторонилась людей.

Во время короткой прогулки до города и обратно ранним вечером ей ничто не угрожало. В эти часы воины гарнизона обычно заняты будничными делами, а в пивных еще не так много посетителей (иными словами, ей не придется убегать от любвеобильных пьянчуг).

И в самом деле, на главной улице еще толпились торговцы и покупатели, когда Джоан шла по булыжной мостовой к лавке с дорогими тканями, где ей предстояло впервые встретиться с доверенным человеком. Она знала, что Брюс с епископом выбирали посредника крайне тщательно, и все же не могла избавиться от чувства тревоги. Особенно уязвимой она чувствовала себя, когда передавала сведения.

Джоан скучала по своей «итальянской монашке», но бывшей ее посреднице, Джанет Мара, пришлось оставить службу у Брюса несколько лет назад, когда ее раскрыли. С тех пор посредники сменяли друг друга, в основном это были монахи, но на сей раз – жена торговца тканями. Джоан представления не имела, кто эта женщина и почему ей можно доверять, она знала лишь имя.