Призрак Небесного Иерусалима

Андрей подумал, как он мог бы ревновать к Иннокентию – а вот, не ревнует совсем, еще и жалеет. Испытывает даже некое чувство превосходства, что уж совсем смешно. Он приканчивал остатки кофе, когда Маша вернулась с кухни: лицо у нее было несколько растерянным.

– Он не отвечает. Ни по мобильному, ни по домашнему. Где он может быть?

– У родителей? – предположил Андрей, убирая остатки еды в холодильник.

– Нет… – задумчиво покачала головой Маша. – Он никогда у них не ночует.

– Эй! – Андрей обнял ее и подтолкнул к выходу. – Не загружайся на его счет. И не начинай подозревать по второму кругу. Он, может, под душем поет – и не слышит звонка. А может, напился вчера с горя и спит – отключил телефоны.

– Иннокентий? Напился? – недоверчиво переспросила Маша.

– А что, ты слышала, как он поет под душем? – поддел ее Андрей, когда они уже садились в машину. – И ведь небось арии Верди на языке оригинала, а не попсу какую, ни боже мой!

Маша рассмеялась, но как-то грустно, думая о своем, и Андрей положил руку на ее коленку – уже не в романтическом, а успокаивающем жесте.

– Сейчас я отвезу тебя к маме в клинику, побудешь с ней, сколько потребуется. Потом возьми такси и приезжай на Петровку: я хочу, чтобы ты от меня не отходила ни на шаг.

– Хорошо, – послушно сказала Маша, чуть дрогнув коленкой. – Только зря ты волнуешься, я же тебе говорила…

– Ты говорила, и я услышал: убийца гоняется не за тобой, а за твоими близкими. Да, я это услышал еще вчера в супермаркете. Поставим вопрос иначе: ты будешь защищать меня своим присутствием, о’кей?

– О’кей! – Маша смотрела прямо перед собой на дорогу. – Ни на шаг от тебя не отойду.

Они снова заехали в магазин – купили сока, каких-то любимых Натальиных крекеров, цветов, и через полчаса он уже высаживал ее около клиники.

Андрей смотрел Маше вслед и надеялся, что сегодняшний день не прибавит ей переживаний. Ей нужен перерыв, – думал он, выезжая с больничной парковки. Маше нужна пауза, иначе ее саму придется укладывать в клинику. Ее голова уже не способна к выстраиванию логических цепочек, слишком больно сердцу. Может быть, на это Мытарь и рассчитывает? Оглушить болью, чтобы отключить разум? Значит, несмотря на их бессмысленное, казалось бы, мельтешение, они близко подошли к убийце? И пусть Маша сейчас полностью отдается дочернему долгу. У него забрезжила в голове некая идейка, и он должен был срочно ее проверить.

Но раздавшийся телефонный звонок мгновенно оборвал ход мыслей. Это был Камышов:

– Андрей, у нас, похоже, новый труп.

– Подожди, – сказал Андрей, резко сдал вправо и припарковался у обочины, не обращая внимания на возмущенные гудки. – Ты уверен, что он из нашей серии?

– Не уверен, но скорее всего. Сегодня ночью в Парке Победы обнаружили обгоревшее тело. То есть сначала вызвали пожарных, в Парке полыхало так – издалека видать. А потом нашли и труп, и документы рядом на имя… Сейчас, погоди… – Камышов зашуршал бумагами и продолжил бодро: – Иннокентий Алексеев. Ну, а поскольку место было единственное в твоем списке за пределами Бульварного кольца… Андрей? Ты чего молчишь?

– Иннокентий? – прокашлялся Андрей.

– Что, знакомые имя-фамилия?

– Да, – глухо сказал Андрей, разворачивая машину обратно. – Это имя автора списка.

Еще через полчаса он добрался обратно до клиники и некоторое время сидел в машине, тупо глядя в окно и оттягивая момент, когда придется увидеть Машу и сообщить ей страшную новость.

Маша

Маша осторожно поставила на прикроватную тумбочку сок, пошла к медсестрам за вазой. Она только что переговорила с Надеждой Витальевной. Та, крайне строгая и собранная, в белом халате, сказала, что состояние у матери стабильное, она почти не ест, много спит, что неудивительно при тех успокоительных, которые ей колют. Но волноваться не стоит. Надежда впервые улыбнулась:

– У тебя очень сильная мама, Машенька, поверь. С помощью лекарств мы даем передышку ее нервной системе. Но она скоро выправится, и потом, как ни страшно это звучит, заботы о похоронах отвлекают от самого тяжелого – собственных мыслей. Так что ты уж не бери этого на себя, понимаешь?

– Понимаю, – сказала Маша, вспомнив остервенение, с которым драила посуду на Катиной кухне.

– Ну вот и умница! – улыбнулась Надежда Витальевна, потрепав ее по голове. – Я уже забегала к Наташе с утра. А ты не сиди с ней рядом, пока она спит, – погуляй, отвлекись.

– Да, – сказала Маша и улыбнулась. Но улыбка получилась вымученной.

Надежда кивнула и ушла – по коридору вдаль, а она несколько секунд постояла, провожая ее глазами, а потом опять набрала номер Иннокентия. И опять попала на автоответчик.

Выходя из палаты матери, она вдруг увидела знакомый силуэт у поста медсестры.

– Ирина Георгиевна? – Маша подошла, и женщина обернулась. Маша в который раз удивилась ее почти болезненной худобе.

– Машенька, – улыбнулась та и вдруг порывисто обняла ее: – Такое горе, Маша! Бедная твоя мама: похоронить Федора, а теперь еще и Юру! Как она?

– Спит, – сказала Маша. – Ей дают успокоительные, и…