Призрак Небесного Иерусалима

– Распространенное, но абсолютно ложное мнение! – вспылил Глузман. – Как и это представление о «мраке Средневековья». Фу! Тяжелая, но и прекрасная эпоха, давшая всему миру гениальную архитектуру, живопись, скульптуру, литературу, наконец! Да что такого создали люди прекраснее стремительно уходящих в небо стрел готических храмов? Или благородной простоты церкви Покрова на Нерли, чтобы так гордиться последующими столетиями?! Можно подумать, что в Москве в восемнадцатом-девятнадцатом веках было меньше нищих, сирот, калек! Меньше грязи, питейных заведений и публичных домов на душу населения! А вот идеи – высокой религиозной идеи, которая вела и одухотворяла тогда жизнь даже самого юного подмастерья, – уже не было!

Глузман вновь откатился к полкам с книгами и вытащил еще пару потертых томов.

– Это сейчас, в благословенном двадцать первом веке, строят абы как… А тогда ни один камень не клался необдуманно. Церкви, бывало, воздвигали на протяжении трех, пяти поколений. Это вам не проект Гебелаи!

Маша вздрогнула.

– Только задумайтесь, Маша! Люди – их дети, внуки, правнуки – рождались, женились, старели и умирали рядом с поднимающимся ввысь храмом. И нельзя было исполнить такой труд без глубинного понимания, без основной идеи, вокруг которой, как плоть наращивается на кости, формировалась жизнь во всех ее проявлениях…

Иннокентий переглянулся с Машей: мол, отличная импровизационная лекция. Он явно наслаждался беседой.

– Теперь перейдем к Москве. – Глузман чуть успокоился и поправил отточенным жестом опытного докладчика очки на крупном носу. – Видите ли, Маша, часто говорят о Москве как о третьем Риме. А ведь это идея больше светская, политическая… Имперская, если хотите. Идея властного управления, весьма конъюнктурная. Куда глубже и древнее идея Москвы как второго Иерусалима, глубоко укоренившаяся в русском православии. Москва же, если помните, наследница Византии. Константинополь пал в 1453 году. Вот и получается: у нас есть религиозно-мистическая концепция – создать прообраз Небесного Града на земле. И на нее накладываются вполне реальные события: 29 мая 1453 года Константинополь взят османским султаном Мехмедом II, и в бою погибает последний византийский император Константин XI. Дальше: турки переименовывают Константинополь в Стамбул и делают его столицей Османской империи. Так пала Византия, основа мирового православия. С точки зрения «православной бюрократии» это дает нам вот что: правители Великого княжества Московского переориентировались с Константинопольского на Иерусалимский патриархат. Теперь идея Нового Иерусалима на Московской земле стала более чем возможной.

Сегодня мы, обеспокоенные каждый своими мелкими бедами, и вообразить не можем, какой силой в молодом государстве, где не существовало ни телевидения, ни радио, ни – для большинства – даже письменного обмена информацией, обладала идея превращения Москвы в Град Божий. И Иван III, и Иван Грозный внесли в воплощение ее свою лепту. Да что там государи! Все и каждый, от царя до последнего смерда, работали на утверждение страны в качестве Нового Иерусалима. Только представьте! Это как если бы в наше время слились в мечтах и помыслах олигарх и бомж! Все было четко и ясно в средневековых головах наших предков: если Москва станет Новым Иерусалимом, значит, получит первенство в обретении Царства Небесного. И как следствие – все населяющие ее христиане становятся первыми в очереди на вхождение в рай, и во главе их – государь. Вот почему в Москву свозились со всего мира святыни и реликвии: дело было не в личном царском благочестии, нет! А в государственной политике, объединяющей всю страну: чем больше святынь соберет город, тем более «святым» становится сам.

Глузман осторожно отодвинул чашку и сахарницу, чтобы освободить достаточно места для старой, начала девятнадцатого века издания, книги. Полистав страницы, все в желтых пятнах, открыл нужную.

– Это знаменитая карта из книги Сигизмунда Герберштейна «Записки о московитских делах». Современники называли его Колумбом России. Герберштейн бывал в Москве в 1517 и 1526 годах, а сам план датируется 1556 годом. А вот еще один – план из Атласа Блеу, 1613 года.

Иннокентий и Маша склонились над картой.