А вскоре в газете «У речки» вышла рецензия, где пресловутый обладатель клетчатой рубашки (один вид которой вызывал изжогу у многих аборигенов Дзержинской оперы) писал, что обладательница прекрасного голоса Елена Эворд может стать звездой мирового класса — но только лишь в том случае, если будет чисто петь верхние ноты… Упрек был достаточно едко сплетен с комплиментом, и Елена посему даже не обиделась насчет всего остального: в самом деле, откуда критику знать, что в соответствии с высочайшим повелением Абдуллы Урюковича, сложнейшая партия была подготовлена всего за восемь дней? И при следующей случайной встрече с Шульженко (которая, если быть точными, произошла в кафе «Форшлаг» при валютном ресторане «Си-бекар» N-ского союза композиторов) Эворд… поздоровалась с Мефодием. Журналист, давно привыкший к тому, что после критики в адрес того или иного артиста те мгновенно перестают его замечать, был ошарашен. Он попросил певицу об интервью. Люди занятые, они долго не могли договориться о встрече — и надо же было тому случиться, что увиделись они как раз в день рождения Елены. По этому случаю они отправились к Шульженко домой, где их ожидала бутылка коньяка «Наполеон», давно им заначенная для форс-мажорных обстоятельств.
…Через три дня, совершенно неожиданно для самого себя, Шульженко предложил Эворд руку и сердце. Застигнутая врасплох, она ответила согласием. Не прошло и недели, как брак был зарегистрирован в N-ской городской управе. Оперная общественность города была в шоке: все вышеописанное произошло столь стремительно, что в театре никто даже не успел толком посплетничать; (вы, конечно, понимаете, что официальный брачный союз лишал все разговоры о нем той пряности, которая — будем искренни! — совершенно необходима в данных вопросах)… Разумеется, что женитьбой на одной из ведущих солисток Дзержинки Мефодий Шульженко лишь пополнил список своих злодейских выходок, направленных против величайшего и гениальнейшего дирижера современности Абдуллы Урюковича Бесноватого — да хранит Аллах здоровье и разум его! Эворд же, легкомысленно выйдя замуж за одиозного и опального критика, вбила первый клин в свои отношения с труппой и талантливым ее руководителем, поставив низменные, сугубо личные интересы выше чаяний и нужд всего коллектива…
Таким образом, Шульженко вселился в театральный дом, сопровождаемый угрюмыми взорами артистов и хористов Дзержинской оперы, смутно ощущавших себя обкраденными, униженными и оскорбленными.
Вскоре Елена поехала в Италию брать уроки у одного известного педагога (после работы с Абдуллой Урюковичем молодой, неокрепший голос нуждался в реабилитации); Мефодий же, чтобы как-то скоротать время, с утроенной энергией принялся отслеживать в своих рецензиях оперно-филармоническую жизнь города N-ска, бездумно пополняя плотные ряды своих недругов.
…Музыковед Вореквицкая страдала. Впрочем, человека, знавшего Сусанну Романовну близко, мы этим сообщением нисколько бы не удивили, поскольку страдание было ее перманентным состоянием. Как любой член N-ского союза композиторов, она периодически делала кому-то гадости, после чего, угрызаясь муками совести, всякий раз долго мучилась. Эта черта ее характера была музыкальной общественности N-ска хорошо известна, и посему Вореквицкая и в консерватории, и в ССХТК пользовалась репутацией человека исключительно порядочного.
Но вообще-то страдать Сусанна Романовна начала еще в молодости; с детства мечтавшая о славе женщины-композитора, она, изучив в совершенстве теорию музыки и композицию, вскоре с ужасом убедилась, что прекрасное ее образование не смогло дать ей главного: собственно сочинительского таланта. Обнаружив себя неспособной к созданию даже крохотного мотивчика, Вореквицкая так терзалась, что решила было уже наложить на себя руки и тем положить конец страданиям — но тут, к счастью, она встретила своего давнего школьного друга Шавккеля. С радостью и изумлением узнала тогда Сусанна Романовна, что карьера музыковеда сулит радости не меньшие, чем сочинение музыки: музыковеды входят в союз композиторов точно на таких же правах, как и любой сочинитель; диплом музыковеда также открывает двери и в дом творчества, и на множество курортов, где теоретики обычно проводили свои съезды и семинары.