Призрак Оперы

— Габриель тоже его видел! — добавила Жамм. — Не далее как вчера. Вчера после обеда, средь бела дня…

— Габриель, хормейстер?

— Ну да. Вы разве об этом не слышали?

— И он был во фраке? Средь бела дня?

— Кто? Габриель?

— Да нет же! Призрак!

— Вот именно! Он был во фраке! — закивала головой Жамм. — Мне сам Габриель сказал об этом. Дело было так. Габриель сидел в кабинете режиссера. Вдруг открывается дверь, и входит Перс. Вы знаете, что у Перса дурной глаз?

— Да, да! — хором ответили девушки, которые при имени Перса сделали рожки: вытянули вперед указательный палец и мизинчик, прижав к ладони средний и безымянный и наложив на них большой палец.

— Габриель очень суеверен, — продолжала Жамм, — но вежлив, и когда встречается с Персом, он просто незаметно кладет руку в карман и трогает ключи… Так вот, как только Перс открыл дверь, Габриель вскочил со своего кресла и дотронулся до замочной скважины шкафа, ну, чтобы коснуться железа. При этом он задел своим пальто за гвоздь и вырвал целый клок. Потом, выходя, ударился лбом о вешалку и набил себе огромную шишку. Но и это еще не все: по дороге он зацепился за ширму, стоявшую возле рояля, хотел опереться на него, но крышка неожиданно захлопнулась и прижала ему пальцы; он, как сумасшедший, выскочил из кабинета и в довершение всего споткнулся на лестнице и пересчитал боками все ступеньки до второго этажа. Как раз в тот момент мы с мамой проходили мимо. Мы бросились поднимать его. У него все лицо было в крови, но он тут же разулыбался и воскликнул: «Спасибо тебе, боже, что я так легко отделался!» Мы удивились, и он рассказал нам все. Дело в том, что за спиной Перса он увидел призрака! Призрака с черепом вместо головы, каким его описал Жозеф Бюкэ.

Жамм, запыхавшись, досказала свою историю, и тут же поднялся глухой испуганный ропот. Потом наступило молчание, которое прервал тихий голос младшей Жири, в то время как Сорелли, очень взволнованная, полировала ногти:

— Лучше бы Жозеф Бюкэ ничего не рассказывал.

— Почему? — удивился кто-то.

— Так считает мама, — ответила Мэг еще тише, испуганно оглядываясь, как будто боялась, что ее услышит кто-то посторонний.

— Почему твоя мама так считает?

— Ну как же! Она говорит, что призрак не любит, когда его беспокоят.

— Откуда она это знает?

— Потому что… Потому что она…

Это наигранное заикание разожгло любопытство девушек, которые мигом окружили младшую Жири и, тесно сгрудившись и подавшись вперед в едином просящем и испуганном движении, стали умолять ее рассказать все, что она знает. Они словно передавали друг другу свой страх и получали от этого острое удовольствие.

— Я поклялась молчать, — наконец выдохнула Мэг.

Однако они продолжали тормошить ее, обещая сохранить тайну, и наконец Мэг, сама сгоравшая от желания поведать подругам жуткую историю, заговорила, не сводя глаз с двери:

— Это из-за ложи…

— Какой ложи?

— Ложи призрака!

— У призрака есть ложа?!

При известии о том, что призрак имеет ложу, девушки не смогли сдержать удивления, смешанного с мрачным восторгом.

— О господи, рассказывай же…

— Только тихо! — приказала Мэг. — Это первая ложа, номер пять. Первая сбоку от левой авансцены.

— Невероятно!

— Тем не менее это так. Эту ложу обслуживает моя мама. Но поклянитесь никому об этом не рассказывать.

— Конечно! Давай дальше!

— Так вот. Эта ложа призрака… Уже больше месяца туда никто не заходил, кроме призрака, и администрация получила указание никому не сдавать ее…

— Это правда, что туда приходит призрак?

— Разумеется.

— То есть видели, что туда кто-то заходит?

— Да нет же! Туда приходит призрак, и там никого нет!

Девушки переглянулись. Если призрак приходит в ложу, кто-то должен был его увидеть, потому что у него фрак и череп вместо головы. Они сказали об этом Мэг, и та с горячностью продолжала:

— Как вы не поймете? Призрака не видно, и у него нет ни фрака, ни головы! Все, что рассказывают о черепе или об огненной голове, — это болтовня! У него нет ничего подобного… Его можно только слышать, когда он в ложе. Мама ни разу его не видела, а только слышала. Она и программку ему приносит!

— Да ты просто смеешься над нами, — сочла своим долгом вмешаться Сорелли.

Тогда младшая Жири заплакала.

— Лучше бы я ничего вам не говорила… Если бы только мама знала!.. Но все-таки Жозеф зря занимается делами, которые его не касаются. Это принесет ему несчастье. Мама еще вчера сказала это.

В этот момент послышались тяжелые торопливые шаги в коридоре, и взволнованный голос прокричал:

— Сесиль! Сесиль! Где ты?

— Это матушка, — прошептала Жамм.

— Что случилось?

Дверь распахнулась. В комнату влетела представительная дама, сложенная, как гренадер из Померании, и со стонами упала в кресло. Ее глаза почти совсем вылезли из орбит, и лицо приняло цвет обожженной глины.

— Какое несчастье! — проговорила она. — Какое несчастье!

— Что? Что такое?

— Жозеф Бюкэ…

— Ну и что Жозеф Бюкэ?

— Жозеф Бюкэ мертв!

Комната Сорелли наполнилась недоверчивыми восклицаниями и просьбами рассказать о случившемся.