Призрак Перл-Харбора. Тайная война

Атака оказалась настолько стремительной, что полицейские и жандармы не успели опомниться и прийти в себя. Вслед уносящейся машине запоздало прозвучали выстрелы. Но они уже не могли причинить вреда — «форд» скрылся за поворотом.

Смирнов, последний из оставшихся в живых разведчиков, вырвался из окружения. Вместе с ним сбежал из плена и Павел Ольшевский.

Глава 15

Сталин отложил в сторону ручку и тяжело поднялся из-за стола. Ему так и не удалось сосредоточиться на документах, оставленных Поскребышевым. Недавний звонок Берии, взволнованный и интригующий тон, которым тот сообщил о получении НКВД особо важных разведданных, смешал все мысли. Сталин терялся в догадках: по пустякам в столь ранний час Лаврентий не решился бы его беспокоить. От Лубянки до Ближней дачи езда занимала не более получаса, а он все не появлялся. Возвратившись к столу, Сталин попытался продолжить изучение документов, но так и не смог.

«Что за особо важные данные? Чем они могут обернуться накануне контрудара по фашистам?» — эти мысли не давали ему покоя.

Готовившееся в глубочайшей тайне наступление под Москвой, на которое было поставлено все, в том числе и его имя, должно было разорвать танковые клещи фашистов, смыкавшиеся вокруг столицы, остановить зарвавшегося Гитлера и показать всему миру, что он, Сталин, не сломлен неудачами первых месяцев войны и готов к борьбе. И вот теперь, когда до решающего часа остались считаные дни, «особо, важные разведданные» могли смешать так тщательно отработанные планы.

С чем ехал Берия, Сталину оставалось только гадать. Лаврентий даже по ВЧ-связи опасался сказать — что же такого, сверхважного добыли разведчики? Прошло больше сорока минут после его звонка, а охрана дачи молчала. В Сталине нарастало раздражение, когда, наконец, со двора донесся шум автомобиля. Он отдернул штору и выглянул в окно.

На аллее появился Берия. Широкополое пальто не могло скрыть осанистого брюшка, а шляпа, сбившаяся на затылок, — глубоких залысин. О прежнем Лаврентии напоминали лишь неизменное пенсне и порывистые движения.

«Все мы бессильны перед старостью, — с горечью подумал Сталин. — Какой-то десяток лет назад Лаврентий был настоящим джигитом, а сейчас и на осла не влезет»…

«Когда же это было? — и он напряг память. — Кажется, в двадцать девятом на Рице». До этого Серго Орджоникидзе и Нестор Лакоба не раз говорили ему о молодом и энергичном земляке-чекисте Берии. В тот раз Лаврентий не произвел впечатления. Щуплый, суетливый он напоминал великовозрастного подростка. Пенсне, чудом державшееся на тонком птичьем носу, мешковато сидящие галифе придавали карикатурность всей его фигуре. И тем не менее, Лакоба души в нем не чаял, а Менжинский с Ягодой в один голос говорили: более хваткого и искушенного в закавказских делах чекиста, чем Берия, не найти. Но Киров был категорически против. И тогда в пику ему он назначил Лаврентия на должность заместителя полпреда ГПУ в Закавказской Республике; как оказалось — не ошибся.

Берия быстро освоился с новым и сложным участком работы. Без особого труда подмял под себя председателя Закавказского ГПУ — медлительного, часто заглядывавшего в стакан и неравнодушного к хорошенькой юбке Реденса — и фактически стал ее полновластным хозяином. К концу тридцатого года ликвидировал в Грузии оппозицию из числа сторонников Троцкого, и заткнул глотки оставшимся на свободе дружкам меньшевика Ноя Жордания. После этого Нестор с Серго снова стали подъезжать к нему с предложением назначить Берию вторым секретарем Закавказского крайкома партии. В тот раз он не дал согласия, хотя их мнение и совпадало с его планами осадить самого Лакобу с его абхазцами, враждовавшими с грузинами, и заставить понервничать зарвавшегося первого секретаря Закавказского крайкома Орахелашвили, возомнившего себя удельным князьком.

Честолюбивый, быстрый на решения и обладающий бульдожьей хваткой чекист Берия подходил на эту роль, как никто другой, но он решил выждать и предложил рассмотреть вопрос ближе к пленуму ЦК. Ситуация зависла и обострила борьбу между Лакобой и Орахелашвили; это ему было на руку. Слухи о предстоящем назначении просочились в Тифлис, а потом в Сухум и подлили масла в огонь войны, полыхавшей между ними. Она ослабляла обоих и выводила из себя «отца всех абхазов» — гордеца Нестора, в последнее время ставшего своевольничать и подвергать критике подходы ЦК и его лично к коллективизации на Кавказе.