Позвольте напомнить вам нашу цель. При всех наших отвратительных чертах и излишествах мы, по сравнению с Советами, общество более высокого порядка, ибо у нас есть сдерживающее начало: мы — большинство американцев — верим в суд Божий (даже если мы об этом и не говорим). Я и сказать не могу, насколько важен для благосостояния общества этот внутренний страх, эта скромность духа. Без этого человека отличает лишь высокомерие — иначе говоря, презрение к природе и обществу. И возникает внутренняя уверенность в том, что люди знают лучший способ управления миром, чем Господь Бог. Все ужасы коммунизма происходят от самонадеянной убежденности в том, что Бог является лишь орудием в руках капиталистов. Это убеждение привело Иосифа Сталина к паранойе. К тому же привела самонадеянность и Ленина. Выслушайте меня, Гарри. Я подхожу к себе с теми же мерками, что и к коммунистам. Без веры в Бога и в его суд я была бы чудовищем самонадеянности, а Хью настоящим дьяволом. Самонадеянность порождает в человеке обманное представление, будто ты мог бы править миром, если бы не был так слаб.
Ваши койоты — психопаты низкого пошиба. Вы ими восхищаетесь, а они копошатся, занимаясь мелкими преступлениями, точно козы, роющиеся в грязи. Помните: если мы вынуждены выкорчевывать зло злом (считая, что в данных обстоятельствах это необходимо), следует избегать неоправданных злодеяний как чумы. Боюсь я за эту страну, которую так люблю. Боюсь за всех нас.
Воспримите все, что я сказала, в том духе, в каком это говорилось. Не дуйтесь.
Привет.
Киттредж.
«Не дуйтесь» — слишком слабо сказано. Я был очень расстроен. Мне показалось, что Киттредж совсем не понимает мужчин. Я решил не объяснять ей, что в природе мужчин бояться испытаний, причем физических даже больше, чем умственных. У нас высоко развито умение уходить от проблемы, и это удерживает нас от проявления трусости. Мы приобретаем профессию, со временем женимся и обзаводимся семьей, кое-кто из нас становится чиновником, мы вырабатываем программу отдыха и погрязаем в привычках. И ничего я не могу с собой поделать: я восхищаюсь мужчинами, готовыми изо дня в день жить со страхом, даже если он оголяет их, как пьяных безответственных дикарей, с которыми может что угодно случиться. Я понимал, почему они выбирают такую жизнь. Я бы такого выбора не сделал, но я уважаю их позицию, и если я, как школьник, влюблен в Дикса, то пошла Киттредж к черту, да, пошла к черту. Я не стал ей отвечать.
Теперь у меня было время заняться воспоминаниями. Я познакомился с Киттредж в тот день, когда она только что вернулась после первого восхождения на ледяную гору и была счастлива. В то утро она, должно быть, поборола в себе немало плохого. Я все-таки подумал, а не послать ли ей ответ, когда на адрес моего почтового ящика в Майами пришло письмо. (Я по-прежнему наведывался туда через день, хотя для этого приходилось вставать на четверть часа раньше, явно надеясь получить от Киттредж более приятное письмо.)
23 апреля 1962 года
Дорогой Гарри!
Вы все-таки надулись — и, возможно, не без оснований. Есть во мне затаенная жестокость. Помните тот воскресный вечер на Пасху несколько лет назад, когда мой отец читал нам «Тита Андроника»? Он никогда в этом не признается, но эта пьеса при всем своем несовершенстве — его любимая. Я помню, как однажды он сказал: «Шекспир лучше всех понимает, что такое месть. Он это знает. Это не только дурное, но и точно нацеленное чувство. Что может быть точнее решения отрубить руку у запястья?»
Альфа никогда не толкала папу ни на что кровавое — разве что попрепираться со своими академиками, а вот Омега у него была скверная и точно нацеленная. И я думаю, это передалось мне. Не знаю, почему мне доставляет такое удовольствие наносить удары по вашему мужскому достоинству. Подозреваю, что к этому причастен Хью. Меня возмущает то, как он установил свое мужское превосходство, словно это непреложная истина. И теперь он считает, что может действовать не оглядываясь. Меня, привыкшую всегда смотреть направо и налево, глубоко возмущает в Хью эта черта, и да, я знаю, я вымещаю это на вас.
Тем не менее вам еще многому надо учиться, чтобы понять масштабы мужского достоинства. Мужчину делает умение жить ответственно и не страшиться опасностей, и, знаете, именно поэтому я восхищаюсь братьями Кеннеди, восхищаюсь Бобби почти в такой же мере, как Джеком. Выясняется, что они куда более ответственны, чем могли бы быть.