В самом деле, я стал чуть ли не посмешищем в Лэнгли. Многие годы — собственно, с тех пор, как я вернулся из Вьетнама, — я работал под началом Проститутки, а потом — после разрыва отношений — уже самостоятельно над монументальным трудом о КГБ под рабочим названием «Фантазии государства». Первоначально и Проститутка, и другие связывали с этой книгой большие надежды. Однако, по-честному, работа над ней и не была начата. Слишком это был монументальный труд. Я обрастал материалом, но за десять с лишним лет почти ничего не написал. Меня сковывали неясности, отсутствие желания писать и множество мелких литературных работ. Несколько лет назад, храня это чувство в себе — даже Киттредж я не сказал, — я прекратил работу над «Фантазиями государства», предпочтя заняться литературным трудом, который действительно меня интересовал, а именно: подробными воспоминаниями о моем существовании в ЦРУ. Эта книга продвигалась быстро. За те два дня в неделю, что я мог ей уделять, я успел описать мое детство, мою семью, школу, профессиональное воспитание и первую настоящую работу — во время пребывания в Берлине около 1956 года. Затем я перешел к описанию моей деятельности в резидентуре в Уругвае и продолжительного пребывания в Майами в тот период, когда у нас была необъявленная война против Кастро.
Я считал, что мои воспоминания читаются неплохо (хоть я и был моим единственным критиком), но меня так и подмывало назвать их романом. Я включил туда материал о нескольких наших попытках убийства. Кое-что из этого было уже известно публике, но о многом знали лишь избранные. И тут я почувствовал себя в темном лесу. Мои растянувшиеся воспоминания — назовем их романом — еще не подвели меня к Вьетнаму, как и не коснулись моей работы в никсоновском Белом доме в семидесятые годы. Не вошла туда и моя связь с Киттредж и наш брак. Я прошел только половину большого пространства (моего прошлого), и если я облек свои воспоминания в такую форму, то потому, что не видел иного способа опубликовать рукопись — рукопись под названием «Альфа», рабочее название — «Игра». Конечно, не имеет значения, как она окрещена. Согласно обету, который я дал, поступая на работу в управление, рукопись не могла быть опубликована. Юридический отдел управления никогда не допустил бы, чтобы общественность познакомилась с этой работой. А мне так хотелось, чтобы «Игра» стояла в витрине книжного магазина. Мною владело естественное желание литератора. Я даже впадал в уныние от того, что мне приходится втайне создавать такой монументальный труд. Неужели мне суждено быть одному из первых, чья рукопись пойдет по рукам как произведение американского самиздата? Способен я совершить такой прыжок в воду? Ибо если нет, то я ошибаюсь в себе. Я пишу ее не для публики, а для себя. Такой самообман можно сравнить с тем, когда человек смотрится в зеркало, но не смотрит себе в глаза.
В общем, мои коллеги по Фирме, зная лишь то, что моя работа о КГБ не сдвигается с места, считали меня (а в ЦРУ умеют это делать) человеком неинтересным. Так относятся к не проявляющему никаких способностей ребенку в большой и талантливой семье. Собственно, мне приходилось неделями, а порой и месяцами работать по праздникам дома, в Мэне. И хотя, с одной стороны, я кипел от возмущения, с другой — радовался тому, что не сижу в виргинской низине. Конечно, я по-прежнему делал вид, что забираю с собой в Мэн, в свою Крепость, материалы для работы над «Фантазиями государства», но сколько же раз я за последнее время съездил в Лэнгли, сколько памятных записок я выудил для Проститутки вместе с папками, которые требовались мне для так называемых «законных интеллектуальных изысканий». Для администрации моя потребность в знаниях была настолько широкоохватной, что всего не учтешь. Я так долго болтался в Фирме, что они предпочитали не обращать на меня внимания. И поскольку на меня смотрели как на человека, всецело поглощенного сооружением собственного гнезда, я мог снимать копии с сенсационных материалов, ложившихся ко мне на стол вместе с горами бумаг, которые я имел право брать из папок. Мне оторвали бы руки и ноги, попадись я на том, что передаю эти листки взрывной силы Проститутке. Ирония состояла в том, что я проделывал за этими листками долгий путь из Мэна в Вашингтон, а доставлял их потом на маленькую ферму в Виргинии, всего в пятнадцати милях по прямой от Лэнгли, — в дом, где все еще раскатывал в своем кресле Проститутка и где он жил раньше с Киттредж.
Да, у нас было задание — «Небожители». И я вполне мог свернуть себе на этом шею, а именно: лишиться работы, пенсии, свободы. Тюрьма маячила на горизонте. Я ведь отнюдь не мог доверять Проститутке. И тем не менее подрядился работать с ним, словно он был сама Судьба. У чувства вины больше метастазов, чем у рака. Я, помнится, бормотал что-то на этот счет, когда ехал по Мэну.
Омега-4