«Что можно сказать о стране, — вопрошал Фуэртес, — чья экономика основана на работорговле и сахаре? А ее прочие достижения — ром, табак и бордели. Фирменные сексуальные блюда. Santeria. Когда ты живешь на земле, где ежедневно приходится задавать себе вопрос: „Неужели я так же ужасен, как мои экономические корни?“ — в тебе неизбежно зарождается сверхчеловеческая гордыня — в порядке компенсации. Вот почему Фидель всегда в поисках недостижимого — ищет бриллиант в куче исторического навоза».
Я не удержался и переспросил: «Бриллиант в куче навоза?»
«Это видение, которое грезится нам за гранью опасности».
«До меня это не доходит». (Я лукавил, Киттредж, — дошло.)
«Фидель стремится к недостижимому. — Шеви деликатно рыгнул. Получился какой-то странный шипящий звук. Возможно, засевший в нем демон спьяну пукнул не тем местом. — Вы все пытаетесь прикончить Фиделя, — продолжал Шеви, — но только я один знаю, как это можно сделать».
«Тебе-то зачем? Ты же его любишь».
«Я по натуре человек действия. Как у Достоевского. Я способен убить его, чтобы лучше познать весь ужас собственного падения. Убью и буду рыдать над ним. А сегодня смеюсь над вами. Столько попыток, и все напрасно».
«Откуда ты взял, что мы предпринимаем такие попытки?»
«В кубинской разведке это известно каждому, Роберт Чарлз, или как вас там зовут в этом году. — Он издал неприятный смешок. — Напрасно вы суетитесь — я бы сделал это гораздо лучше».
«Каким же образом?»
«Повторяю, к нему нужен тонкий подход: надо воззвать к тому, что в нем есть лучшего».
«Это принцип, а не план».
«Принцип важнее процедуры, — сказал Шеви, — но есть и план. Почему бы не найти морскую раковину необыкновенной красоты? Фидель увлекается подводным плаванием».
«Понимаю».