«Нет, Шеви, — сказал я ему. — Все обстоит гораздо хуже. Сегодня ты у меня признаешься, что сотрудничаешь с кубинской разведкой». Какую же он произнес речь! До чего же сложная у него работа! Запиши я все это, мог бы читать лекции у нас на Ферме. Да, признал Шеви, он имел дело с разведкой. Ведь он же по моей просьбе выступал связным со всеми эмигрантскими группами: «МИР», «Альфа-66», «Командос», «Тринадцатое ноября», «Интерпен», «Крестовый поход за свободную Кубу», «Антикоммунистическая лига Карибских островов». Перечислению не было конца. Должно быть, он решил, что, пока будет говорить, я его не трону. Он перечислил все, что позволяет ему быть самым высокооплачиваемым агентом в Майами, и я сказал: «Ближе к делу. Вы сотрудничали также с кубинской разведкой». «Вы же знаете, что сотрудничал, — признал он, — вы сами меня к этому поощряли». «Да, — сказал я, — при условии, что вы будете неукоснительно выполнять мои инструкции». «Само собой», — сказал он. «Ничего не само собой, — сказал я. — Вы срезали довольно опасные углы. Передавали разведке больше, чем я вам разрешал». Он просто-напросто кивнул. «Возможно, я несколько раздвинул границы», — сказал он.
— Шеви признал это? — переспросил я.
— Конечно, признал. Под дулом. «Да, — сказал я, — и насколько же были раздвинуты границы?» «Вы должны понимать правила игры», — сказал он. «Я-то понимаю», — сказал я. «В таком случае вы должны понимать, что я должен был дать кубинской разведке такой материал, который укрепил бы их доверие ко мне». «Да, — сказал я, — мы считаем вас двойным агентом, работающим на нас. А они, возможно, считают, что вы работаете на них». «Да, — сказал он, — но они ошибаются». «Нет, — сказал я, — в кубинской разведке не дураки сидят. Скорее всего вы даете им столько же, сколько и нам, а может, и больше». «Нет», — сказал он. «Нет?» — переспросил я. «Я просто рыночный торговец — не лучше и не хуже», — сказал он. «Это включает предоставление им сведений о том, в какую ночь мы собираемся осуществить рейд? Поэтому двое моих людей были выделены из общей массы, а мое имя прозвучало по гаванскому телевидению?» «Нет, — сказал он, — я нейтральный торговец. Обеим сторонам я поставляю неподмоченную информацию». Еще бы. В эту минуту я увидел ключ к разгадке его действий. «Значит, у вас есть свой человек в разведке. Вы с ним спелись. И вы валяетесь друг на друге, вы извращенцы!» «Ничего подобного», — сказал он. «Да, именно так, — сказал я, — и это достаточно скверно, но все же почему вы выдали разведке дату моего рейда?» «Нет, — сказал он, — такого я бы никогда не сделал».
Батлер перевел дух и посмотрел на меня. Отец однажды заметил, что крупные звери, умирая от раны, причиненной охотником, очень меняются. И вот в последующие двадцать секунд я наблюдал, как менялось лицо Батлера, — оно стало хитрым, скорбным, веселым, испуганным, а затем довольным собой.
— Хаббард, — продолжал он, — я вытащил Шеви из кресла, приволок в уборную, нагнул ему голову над унитазом — только не вздрагивай от отвращения, Хаббард, так как я намеренно не слил после себя воду (я все-таки смекалистый куратор), — и сказал ему: «А теперь скажи мне все, или тебе придется попробовать, какова она, правда». «Нет, — сказал он, — я ничего не выдавал, Дикс, поверьте Шеви». Ну, я не собирался доводить дело до конца. Я считаю, что угроза неизменно сильнее действует, чем сама экзекуция, я тоже знаком с Клаузевицем, но некая сила, которую я назвал бы жаждой завершения, владела мной, и я окунул его головой в пахучий унитаз и повертел там. И при этом орал:
«Куба, si! Так? Кастро, si! Так?»
К нам подошел бармен.
— Прекратите разговаривать о Кастро, джентльмены, здесь сидят кубинцы, мои завсегдатаи. — Но, увидев выражение лица Батлера, добавил: — Извините. — И удалился.
— В следующий раз, — сказал Батлер, — лучше ему прийти с куском железной трубы.
Я молчал. Я обычно молчал, когда бывал с Батлером.
— Он признался? — наконец спросил я.
— Нет, — ответил Батлер. — Всякий раз, как я поднимал его голову, он твердил: «То, что я в себе таю, вы никогда не узнаете». Он был феноменален. «То, что я в себе таю, вы никогда не узнаете!» Под конец мне пришлось засунуть его под душ. Я и сам встал с ним рядом. И принялся оттирать его — он взбеленился. Все равно как если бы посадили енота в бак для мусора. Я выскочил из душа. И захохотал. А на самом деле мне хотелось плакать. В эту минуту я любил Шеви Фуэртеса. Люблю его и сейчас.
— Что?!
— Да. Я пьян в стельку. И он тогда был пьян в стельку. Я дерьмово себя чувствую от того, что так с ним поступил. Потому что мне это доставляет удовольствие и доставляет удовольствие испытывать угрызения совести, а сейчас, Хаббард, у меня очень неспокойно на душе. Потому что Шеви исчез вместе со своим любовником из кубинской разведки. Я знаю только, что он на Кубе, а я отбываю в Индокитай. Вкус к сражениям — единственный дар, которым наделил меня Господь.
— Пошли отсюда, — сказал я.
— Был я прав или не прав, поступив так с Фуэртесом?
— Ты же знаешь, что я отвечу.
— Но что, если он действительно меня предал?