Призрак с Вороньего холма. Дружба бандита

На следующее утро после отъезда Олега из родного города, около десяти часов утра, в тупик Коммунаров свернул шикарный черный лимузин. Гена Кащеев в бежевом вельветом костюме, белоснежной сорочке, с кейсом в руках позвонил в дверь глуховского детского дома. Нянечка Валентина Ивановна открыла и растерянно попятилась. Такого шикарного мужчину видеть в их обители ей раньше не довелось.

– Я бы хотел поговорить с директором приюта, товарищем Меджрицкой. – Заявил Кащеев, поглядывая на женщину холодными, как сталь, глазами. Нянечка закивала и повела посетителя на второй этаж. Шагая по лестнице, Кащеев успел оглядеть грязные стены с разводами от постоянно протекающей с крыши дождевой воды, сбитые потертые ступени и склеенное бумажной лентой лестничное окно:

– Поросятник. – Подытожил он свои наблюдения, но нянечка не расслышала.

Директриса сидела за столом с бухгалтершей приюта Светланой Гавриловной Поспеловой, обе они пыталась создать завтрак, обед и ужин из расчета пять рублей на одного ребенка. Задача эта была не из легких, и директриса нервничала. Нянечка осторожно постучала:

– Руфина Абрамовна, тут до вас пришли.

– Кого там еще черти несут? – Обозлилась Меджрицкая. Но, увидев на пороге шикарного молодого господина, заставила себя улыбнуться: – Простите меня, молодой человек, но если бы вы знали, чем я таки тут занимаюсь, вы бы меня поняли.

Кащеев изобразил улыбку, которая должна была сообщить старой жидовке, что он ее отлично понимает и глубоко ей сочувствует.

– Я не отниму у вас много времени. Я друг вашего бывшего воспитанника, Олега Коленева. По его поручению я намерен сделать ремонт здания и оборудовать классы ваших воспитанников с учетом современных требований.

– Вы от Олежки!? – Обрадовалась Меджрицкая.

– Можно и так сказать. – Согласился Кащеев.

– Садитесь, молодой человек. Я так рада видеть в этом скромном кабинете друга моего любимчика. Чтоб вы таки знали, Олежек – моя слабость. Вы что-то сказали о ремонте или мне послышалось?

– Вам не послышалось. Я готов финансировать ремонтные работы в здании детдома. Если разрешите, на днях к вам приедет прораб строительного кооператива и прикинет фронт работ.

– Молодой человек, у детского дома нет средств. Вы должны это понять.

Кащеев подумал, что эта старая курва выведет его из себя, но сдержался:

– Я понимаю, поэтому и готов оплатить ремонт. От вас требуется запустить сюда моих людей и помочь им осмотреть помещение.

– Дай Бог вам доброго здоровья. Конечно, я пущу ваших людей, можете таки в этом не сомневаться.

– Вот и хорошо. Ремонт нужно кончить к первому сентября. Когда начнутся работы, ни вас, ни детей здесь быть не должно.

– А куда же мы денемся? У меня семьдесят шесть сирот! – Испугалась Руфина Абрамовна.

– Я договорился с городским отделом образования. Вы переедете в летний лагерь. Он находится около получаса езды отсюда, в верховьях Глуши.

– Но переезд такого количества детей это целое мероприятие. Кто все это организует и оплатит?

– Ваше дело подготовить сирот и воспитателей. Все остальное вас не касается. – И Кащеев посмотрел на часы.

– Я вижу, вы торопитесь, но и меня поймите. Я работаю здесь почти тридцать лет. За это время ничего подобного не происходило.

Кащеев понял, что надо уходить. Его запас нормативной лексики был исчерпан. Гена знал – если эта жидовка задаст еще хоть один вопрос, он перейдет на феню. Но Меджрицкая больше вопросов не задавала.

Через два дня к приюту подкатил микроавтобус. Пять крепких молодцов измеряли стены, простукивали полы, обследовали чердак и подвалы. Дети ходили за ними, с удивлением наблюдая за странными дядями.

Возвращаясь в микроавтобус, дяди поняли, что дети проявляли интерес не зря. У одного пропали сигареты, у другого фонарик, у третьего исчезла любимая рулетка. Но скандала поднимать не стали. Кащеев велел вести себя в детдоме тихо и не выступать, чтобы не случилось. А пятеро строителей догадывались, чем может обернуться гнев бандита.