Призрак Шерлока Холмса

Ваня зашёл в поворот, слегка поддал газу для плавного выхода, как вдруг в боковое стекло Старушки упёрлась блестящая серебристая дверь внедорожника. Беднягу прижало к бетонным блокам, отчего она издала пронзительный звук – не то скрежет, не то стон. Ваня попытался выровнять Старушку, но где ей было тягаться с мощным «Лэнд-Крузером»? Серебристый монстр на мгновение оторвался от своей жертвы, но только для того, чтобы нанести ей новый удар с ещё большей силой. Старенький ВАЗ 2101, в народе именуемый копейкой, громко взвизгнул, налетел передними колёсами на покосившийся бетонный блок и, перескочив через ограждение, кубарем покатился в овраг.

Глава 4. Чудо.

В первый раз Ваня очнулся в машине скорой помощи. Он открыл глаза всего на несколько секунд, совершенно не понимая, что происходит. Над головой хаотично раскачивался пакетик с прозрачной жидкостью, а от него к Ваниному телу тянулась такая же прозрачная трубочка. Незнакомый мужчина с трёхдневной щетиной и тяжёлым запахом перегара заглядывал Ване в глаза и произносил непонятные медицинские термины. Молоденькая девушка в синей куртке таращила на Ваню свои синие линзы и бестолково кивала, зажавшись в угол. Единственное, что вызвало хоть какие-то положительные эмоции, – это голос с хрипотцой, звучавший позади:

– Держись, журналист! Ты мне нужен живой!

Ваня не мог видеть Здравина, но голоса было достаточно. Журналист успокоился и отключился.

Окончательно Ванечка пришёл в себя уже в больнице, спустя сутки после сложной операции, длившейся семь часов. Доктора совершили невозможное, они буквально вытащили его с того света, и Вера Николаевна прекрасно это понимала.

Она не отходила от сына ни на секунду, не ела, не пила, всё смотрела, как тонкая венка слабо пульсирует на бледной шее. Она даже плакать не могла – боялась, что спугнёт врачебную удачу и что-то вдруг пойдет не так. Когда Ваня наконец открыл глаза, Вера Николаевна судорожно выдохнула, выталкивая из себя нервное напряжение, и руки предательски затряслись.

– Ванечка, сыночек! Ванечка! – шептала несчастная женщина. – Наконец-то… я так боялась! Я так боялась… Лежи, не шевелись! Я сейчас доктора позову.

Вера Николаевна скрылась из поля зрения Вани, но уже через минуту вернулась и вновь села рядом. Ваня почувствовал, как она взяла его руку в свои мягкие, тёплые ладошки, поцеловала её, и горячие материнские слёзы потекли по его сухой коже.

Ваня хотел успокоить маму, но не мог подняться, голова словно налилась свинцом, и ему никак не удавалось оторвать её от подушки. Он лишь шарил глазами по белому потрескавшемуся потолку и больничным стенам палаты, вмещавшимся в радиус обзора. Неожиданно в этот самый радиус вторглось приятное, обрамлённое аккуратное бородкой лицо пожилого мужчины в очках – истинный доктор Айболит, не хватало только белой шапочки с красным крестиком. Айболит приветливо улыбнулся, оттянул нижнее веко на правом глазу Вани, затем на левом, аккуратно прощупал пульс на шее.

– Ну что, счастливчик, ‘азговаивать будем? – смешно картавя, спросил Айболит.

Ваня попытался открыть рот и произнести простое «будем», но получилось что-то нечленораздельное.

– Понятно, – протянул доктор. – Будем, но позже. А сейчас молчите и п’осто слушайте. Вы попали в аваию, помните?

Ваня прикрыл глаза, подтверждая, что помнит. Доктор продолжил:

– Вы получили се’ёзную чеепно-мозговую т’авму. Хоошо, что вашу ‘азбитую машину своев’еменно заметили п’оезжающие мимо гаишники, они же и вызвали скоую помощь. Опеацию п’овели здесь, в неве’бинской гоодской. Скажу п’ямо, опеация была не из лёгких, и я сам не до конца веил в её успешный исход. Мы вытащили из вашей чеепной кообки двенадцать костных осколков…

Из-за спины доктора послышались судорожные рыдания, переходящие в истерику. Айболит отвлёкся от Вани и переключился на его мать:

– Ну-ну, Веа Николаевна, всё же позади, теперь уже точно всё хоошо. Так замечательно де’жались, и вот на тебе! Лидочка! – крикнул доктор в открытую дверь, и в палату впорхнула молоденькая медсестра. – П’инеси-ка успокоительное! А ещё лучше подготовь-ка место в седьмой палате и капельницу с глюкозкой. Пойдемте, Веа Николаевна, я вам диазепамчик поставлю, надо отдохнуть, а то окажетесь в соседнем отделении, кому же я тогда сына буду выписывать?

Доктор увёл рыдающую мать, и Ваня остался один. Он прикрыл тяжёлые веки и стал прислушиваться к своим внутренним ощущениям. Боли он не чувствовал, только в голове слегка шумело, как будто к уху приложили морскую раковину и она делится звуками далёкого моря. Ваня пролежал так минут пять, когда услышал неловкое покашливание, и уже знакомый голос с лёгкой хрипотцой осторожно произнёс:

– Журналист, ты спишь?

Ваня мгновенно открыл глаза, обводя взглядом окружающее пространство. Над ним, виновато улыбаясь, склонялся Григорий Здравин. Соответствуя своей фамилии, он пребывал в полном здравии, и на лице его не было ни единой царапины.