Призрак шимпанзе

— Он жид в Цинциннати. Ему было тридцать шесть лет. Он занимал меблированные комнаты на Вайн-стрит и владел небольшим газетным киоском в городе. Утром он продавал «Инкуайерер», а вечером «Таймс-стар» и «Пост». Когда-то он был бродячим циркачом, но недолго. Это было шесть-семь лет назад. Он ездил в основном по западным штатам. И еще работал в водевильной труппе. Насколько я успел выяснить, он никогда не работал ни на Востоке, ни на Среднем Западе.

Дядя Эм спросил:

— А кто дал знать об его исчезновении?

— Его квартирная хозяйка. Это тоже бывшая цирковая артистка, работала в комических труппах. Во всяком случае, она постоянно читает «Билборд»; там она наткнулась на статью об убийстве. Хотя в газетах Цинциннати тоже было помещено сообщение, их она не читала. Вот почему она не откликнулась сразу: «Билборд» выходит раз в неделю. Она сообщила в полицию Цинциннати. Описание совпадает.

— Она имеет хоть какое-то представление о мотивах убийства или о том, кто мог это сделать? — спросил дядя Эм.

Вейс пожал плечами:

— Она ничего не сообщила местной полиции. Я еду в Цинциннати, чтобы встретиться с ней. Мне пришлось сделать крюк и заглянуть сюда, потому что надо было узнать вашу реакцию на имя Лон Стаффолд. Иначе мне не с чем будет появиться в Цинциннати. Пока я еще ничего не выяснил.

Он поднялся с кушетки и обернулся в мою сторону:

— А тебе удалось что-нибудь узнать, Эд? Я отрицательно покачал головой.

— Странное дело! Стаффолд покинул Цинциннати десять дней назад. Найден мертвым на вашей ярмарке в четверг вечером, то есть пять дней назад. Что он делал остальные пять дней? Если мы это узнаем, у нас будет за что зацепиться.

— Как насчет стаканчика? — предложил дядя Эм.

— Пожалуй, я не прочь выпить. Это меня подбодрит. Отсюда чертовски далеко до Цинциннати.

Дядя Эм достал три кружки и бутылку. Мне он налил немного меньше, чем себе и Вейсу. После того как мы выпили, Вейс сказал:

— Он продал свой киоск и выручил за него двести долларов. Это значит, что после возвращения он не собирался опять торговать газетами, иначе он просто отдал бы его в аренду. У него не было намерения возвращаться к этой работе, это ясно. Но он оставил за собой комнату и даже заплатил за две недели вперед. Он дал понять хозяйке, что у него будут деньги, но происхождение этих денег окутано тайной.

— Полиция в Цинциннати хорошо на вас поработала, — заметил дядя Эм.

— Не они откопали эти сведения. Я разговаривал с хозяйкой вчера по телефону. Это некая миссис Червински, вдова. У нее по телефону приятный голос.

При этих словах дядя Эм широко улыбнулся, но тогда я не понял почему. Затем он сказал: — Еще стаканчик, капитан?

— Нет, мне пора бежать. Послушай, Эд, я еду на машине. Вы все равно не будете работать в такой дождь. Может, поедешь со мной?

Но я отказался:

— Нет, спасибо, капитан. У меня другие дела.

— Ладно, Эд. Оставайся чистеньким. Но держи ухо востро.

— Хорошо, — сказал я.

После его ухода и все время спрашивал себя, почему я не согласился его сопровождать.

Вечером, когда я ужинал в кафе, я встретил Чарли, зазывалу из «живых картин». Я подсел к нему и небрежно спросил:

— Есть какие-нибудь новости о Рите? Он покачал головой:

— А откуда им взяться? — Он откусил кусок сандвича, медленно прожевал его и сказал: — Господи, она и не собирается возвращаться.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю, я предполагаю. Но я прав. Послушай меня, Эд!

— Я тебя слушаю.

— Забудь эту блондинку. Это в твоих же интересах. Ты хотел бы ее заполучить, но, уверяю тебя, не ты один сходишь по ней с ума. Только она ведь хочет денег. Здесь нет никого, кто был бы для нее достаточно богат. У меня есть для тебя идея: маленькое шапито собирается пригласить татуированную женщину. Ею стоит заняться. Во время бессонницы ты сможешь рассматривать картинки хоть всю ночь.

— Да, конечно, — сказал я. — Именно так я и сделаю. На следующий день, в среду, опять шел дождь. Дядя Эм отправил меня в город, и я успел посмотреть три фильма. В четверг после полудня слегка просветлело, но дела шли плохо. А к вечеру опять посыпал мелкий дождь. Мы не стали открывать балаган. А те, кто открылся, ничего не заработали.

От скуки я попытался поупражняться на тромбоне; но вместо музыки у меня получался визг и скрежет.

— Ради всего святого, прекрати, Эд! — взмолился дядя Эм.

— Да, я знаю, что играю отвратительно. Сейчас я его уберу.

— Я говорю не о тромбоне. Речь идет о тебе, Эд. Что, в конце концов, произошло? Ты не хочешь говорить?

— Думаю, что нет.

Он прекрасно знал причину моего настроения. Врать было бесполезно, но у меня не хватало духу сказать ему всю правду.

— Малыш, я не могу видеть, как детеныши молча страдают, — сказал он. — Кубышка у нас полна. Надевай свой праздничный костюм. Ты в нем похож на юного киногероя. Выпроси у меня двадцать долларов, а потом можешь уйти куда-нибудь и напиться. Если ты вываляешь свой костюм в грязи, я не буду в претензии.

— Я не могу вываляться в грязи, — ответил я. — И не могу напиться пьяным, это мне не поможет.

Он вздохнул: