Призрак убитой

– Так-то оно так, – в задумчивости произнес Живин, замолк, устремил взгляд в окно, куда-то вдаль, но вдруг словно очнулся и воскликнул: – Но не совсем! Что-то необъяснимое есть в этой истории с призраком. Люди стали говорить о нем больше двадцати лет назад. Эти слухи не утихают, женщину постоянно видят. Дошло до того, что сопка Любви внесена, если так можно выразиться, в реестр страшных мест Якутска. Все, хватит о призраках, давайте другое вспоминать. Кстати, я потом еще встречал Наталью Поликарповну, кадровичку, начальницу Олеси. Это было пять лет назад. Я еще работал в МВД. По хозяйственным вопросам мне надо было заехать к директору одной крупной фирмы, расположенной в том здании, где когда-то работала Олеся Процко. На вахте сидела пожилая женщина. Я, проходя мимо, узнал в ней нашу Наталью Поликарповну и от неожиданности остановился как вкопанный. Она, конечно, высохла, постарела, но черты лица сохранились. Я поздоровался с ней, назвал по имени и отчеству. Она удивилась, долго меня разглядывала, но так и не смогла узнать. Я же был в форменном кителе и фуражке, а тогда, лет двадцать назад, Наталья Поликарповна видела меня в гражданской одежде. Она обрадовалась встрече, рассказала, что через несколько лет после убийства Олеси предприятие распалось вместе с Советским Союзом. Она осталась не у дел, посидела несколько лет без работы, а потом вернулась на родное предприятие, которое перепрофилировалось и стало именоваться фирмой. Ей смогли предложить только должность вахтера. Вот так она уже больше десяти лет и работает. Я спросил ее, как похоронили Олесю, поинтересовался, не таскали ли ее саму по тому делу. К моему удивлению, она ответила, что ее ни разу не вызывали к следователю. А Олесю, вернее сказать, ее останки, отправили на Украину за счет предприятия.

– Символично получилось, – тихо изрек Лапин, взгрустнувший от воспоминаний. – Последователи того негодяя сейчас бомбят Донбасс. Возможно, они уже убили кого-то из родственников Олеси. Вот такая картина получается. Все возвращается на круги своя!

– Да, война – это страшно. Гибнут простые люди, дети, – сказал Кириллов. – Этим негодяям не понять, что шахтеров поставить на колени никому не удавалось. Одно объясни. С чего ты взял, что те, кто бомбит Донецк, – последователи того убийцы?

– Вы, мужики, наверное, не обратили внимания, – проговорил Лапин, вскочив с топчана и прохаживаясь по комнате. – Но когда маньяка Карпенко сдавали в изолятор, его заставили раздеться до трусов, и я заметил трезубец, вытатуированный на его груди. Не буду углубляться в историю происхождения этого знака и того, как он стал гербом целого государства. Скажу только, что бандеровцы во время войны резали людей, прикрываясь этой символикой. Тут к бабке ходить не надо. Наколоть себе такую татуировку в то советское время мог только отъявленный националист. Я тогда в этом не разбирался, не придал трезубцу особого значения, а сейчас он предстает в зловещем свете.

– А я и не помню этой татуировки, хотя присутствовал, когда его раздевали, – с удивлением заметил Кириллов. – Тогда я вообще не представлял себе, что такое трезубец.

– А я был в Донецке в момент аварии на Чернобыле, – сказал Живин. – Двадцать пятого апреля восемьдесят шестого года приехали мы искать преступника, который скрывался в Донецкой области. Рвануло двадцать шестого, а мы пробыли там до шестнадцатого мая. Все было спокойно, никакой паники. Красивый до невозможности город утопал в цветах и зелени, а у нас тут еще снег лежал. Ни одного признака того, что в городе произошла авария, не было. В ресторане гостиницы мы до отвала наелись котлет по-киевски, запивали их горилкой. Неплохо отдохнули, совместили приятное с полезным. Преступника-то мы в конце концов схватили. Ребята, что-то долго говорим, давайте по рюмочке!

Предложение Живина было воспринято с большим воодушевлением. Лапин пододвинул к себе рюмки и налил всем «Плиски».

– Начнем с бренди, – сказал он.

– Давайте, сбрендим! – Живин потер ладони в предвкушении приятного момента, взял рюмку и произнес: – Я хочу выпить за встречу и нашу дружбу. Пусть она никогда не иссякнет и продолжится многие годы. За это, господа офицеры!

– До господ офицеров нам далеко, а ушам приятно! – сказал Лапин.

– А ничего так бренди, – отметил Живин, опустошив свою рюмку. – Почти как в тот раз, не паленка. Друзья, давайте за стол. Пока мы разговаривали, все уже остыло.

Проголодавшиеся мужчины с жадностью набросились на вкусную и сытную еду, которой всегда славилась семья Живиных.

– Кстати, где сейчас Дохов? – уплетая за обе щеки картошку с мясом, вдруг осведомился Лапин. – Чем он занимается?

– Черт его знает. Говорят, что на пенсии, – ответил Живин. – После того случая, когда этот фрукт украл у нас раскрытие Юлиного дела, он влетел по-крупному. Пострадал невиновный человек, но Дохов каким-то образом выкрутился из этой ситуации и остался служить в милиции.

– Слышал про это, – подтвердил Кириллов. – Тогда Дохова из этого дерьма вытащил его покровитель.