Призрак уходит

Он говорил без остановки. Этим каскадом слов, призванным согнуть меня в бараний рог, он стирал все прежде случившееся между нами и, надо сказать, неплохо справлялся с поставленной им задачей: чем ярче разгоралось красноречие упоенного собой Климана, тем ничтожнее я становился, тем больше съеживался. Мейлер уже не то что не рвется в бой — едва стоит на ногах. Эми уже не блещет красотой и не владеет своим мозгом. Я уже не способен к полноценной умственной работе, утратил потенцию и контроль над выведением мочи. Джорджа Плимптона уже нет на этой земле. Секрет Э. И. Лоноффа уже не секрет, если, конечно, допустить, что этот секрет вообще когда-то существовал. Все мы уже не. Но опьяненное сознание Ричарда Климана полно уверенности, что его сердце, колени, простата, мозг, сфинктер и прочие части тела застрахованы от любых повреждений и он — единственный на свете — не зависит от сбоев в работе клеток своего организма. Такую веру трудно считать высоким полетом мысли, когда речь о тех, кому двадцать восемь, и уж в особенности о тех, кто лелеет убеждение в своей великой миссии. Это не уже не, теряющие физические способности и контроль над собственным телом, стыдящиеся потери своего «я», понесшие утраты и ощущающие, как тело мучительно протестестует против навязанной ему дряхлости. Это еще не — те, что не понимают, как быстро и неожиданно все может измениться.

Он держал на коленях толстую папку, скорее всего заключавшую в себе рукопись Лоноффа. Может быть, там лежали и фотографии, которые Эми дала ему, сбитая с толку опухолью. Да, вызволить Эми будет непросто. Любые уговоры не подействуют, а только укрепят его в ощущении собственной значимости. Я начал прикидывать, не пригодится ли тут помощь юриста, или деньги, или удачная комбинация первого со вторым: припугнуть возможным преследованием по закону, а затем откупиться. А может, попробовать и шантаж? А что, если Джейми, пришло мне в голову, бежит из города не от бен Ладена, а от Климана?

ОНА: Ричард, я замужем.

ОН: Я это знаю. Билли хорош как муж, я — как любовник. Ты сама говорила. «Он такой мощный. Ствол. А головка красивая. Как я люблю».

ОНА: Оставь меня в покое. Ты должен оставить меня в покое. С этим покончено.

ОН: Ты что, против оргазма? Тебе разонравились острые ощущения? Ты не хочешь, чтобы все это повторилось?

ОНА: Мы прекращаем этот разговор. И никогда больше не касаемся этой темы.

ОН: Но тебе хочется оргазма? М-м? Прямо сейчас?

ОНА: Нет. Перестань! С этим покончено. Если опять заикнешься об этом, я просто не буду с тобой разговаривать. Ни о чем.

ОН: Но мы разговариваем. И я знаю, что тебе хочется пососать эту красивую головку.

ОНА: Немедленно убирайся к черту. Вон из моей квартиры!

ОН: Наглый любовник приводит тебя к оргазму, а почтительный муж, увы, нет.

ОНА: Мы это не обсуждаем. Я жена Билли. Ты тут ни при чем. Билли — мой муж. Наша с тобой история закончена. И что бы ты ни говорил, так и останется.

ОН: Уступи!

ОНА: Нет. Это ты уступи. Уходи!

ОН: Нет-нет, у нас с тобой все иначе.

ОНА: А теперь будет вот так.

ОН: Но тебе же нравится уступать.

ОНА: Заткнись, черт тебя побери! Заткнись! Просто заткнись.

ОН: А мне-то казалось, что ты прекрасно владеешь речью. Ты так находчива в играх. Когда мы изображаем девицу по вызову и клиента, каких только чертовски острых словечек ты ни придумываешь! А какое разнообразие восхитительных звуков сопровождает игру «Джейми насилуют». А теперь без конца повторяешь «заткнись», «прекрати» — и только-то.

ОНА: Повторяю: все кончено. Уйди из этого дома.

ОН: Нет. Не уйду.

ОНА: Ну тогда уйду я.

ОН: Куда это?

ОНА: Прочь.

ОН: Да брось, душка. У тебя самая соблазнительная попочка на свете. Давай поиграем во что-нибудь необычное. И будем говорить ужасные непристойности.

ОНА: Оставь меня в покое! Уходи немедленно. Билли скоро вернется. Немедленно уходи! Иди отсюда, или я вызову полицию.

ОН: Стоит копам взглянуть на тебя в этих шортах и маечке, и они тоже не уйдут. У тебя самая соблазнительная попка и самые разнузданные желания.

ОНА: Что бы я ни сказала, ты все сведешь к попке? Пытаешься объяснить тебе по-человечески, а ты не слышишь.

ОН: Это меня подстегивает.

ОНА: А меня злит. И я ухожу из дома.

ОН: Готово. Ну-ка посмотри!

ОНА: Нет!

(Но его это не останавливает, и она убегает.)

Люди, сидевшие в кафе, скорее всего, принимали нас с Климаном за отца с сыном: с чего бы иначе я позволял ему так восторженно властвовать в разговоре да еще наклоняться вперед и, акцентируя мое внимание на ключевых пунктах рассказа, касаться то плеча, то руки, то локтя?