Призрак улицы Руаяль

После завершения расследования по делу улицы Сент-Оноре, события разворачивались на удивление стремительно. Шарлотту Гален и Мари Шафуро, изобличенных во вмененных им преступлениях, в соответствии с установленной процедурой отправили на «позорную скамью», дабы в последний раз допросить их перед вынесением приговора. Их судили по всей строгости закона и — после публичного покаяния — приговорили к виселице. Остальных участников драмы из числа обвиняемых исключили. Шарль Гален, обвиненный на основании косвенных улик в пассивном и активном сообщничестве, выдержал допрос с пристрастием, не разжимая зубов. Впрочем, стоило палачу приблизиться к нему и начать свою работу, он тотчас потерял сознание. Гильдия меховщиков встала на защиту своего старшины, и за неимением прямых доказательств его отпустили на свободу. Он немедленно сел на корабль и отплыл в Швецию, где он намеревался поправить свои дела и вновь начать торговать мехами.

Опозоренная госпожа Гален порвала отношения с супругом и удалилась в Компьень, в монастырь. Сбережения, сделанные ею посредством бесчестного промысла, открыли ей двери тихого пристанища, где, вдалеке от мирской суеты, она наблюдала за воспитанием дочери. На допросах и при допросе с пристрастием Камилла Гален отвечала бессвязно и противоречиво, и ее тоже отпустили, и теперь она прозябала в доме на улице Сент-Оноре. В характере ее прибавилось странностей, она десятками подбирала бродячих кошек, заполонивших дом, наполнившийся зловонием от кошачьего дерьма, и окончательно утратив разум, начала разговаривать с демонами. К Мьетте рассудок не вернулся, а потому ее ожидало пожизненное заключение. Дорсак пообещал признать своего ребенка. Загадочные события, случившиеся в доме Галенов, ввергли его в суеверный ужас, и, по его собственным словам, на него снизошла действенная благодать, и теперь он хотел исправить свое легкомысленное поведение.

Получив свободу, Наганда решил вернуться в Новый Свет, чтобы унаследовать отцу и встать во главе союза племен микмак. Узнав, что Николя не оказал давление на индейца, дабы тот немедленно выложил ему все, что знал, Сартин выразил свое удивление и упрекнул комиссара в неумении использовать свое превосходство; по мнению генерал-лейтенанта, признания микмака могли значительно сократить время расследования. «Как, — воскликнул он, — главный свидетель был у вас под рукой, а вы предоставили ему полную свободу действий, оставили его на чердаке, откуда он в любой момент мог сбежать на крышу, словно домашняя кошка!» Не вдаваясь в подробности, Николя лишь заметил, что чрезвычайные обстоятельства, сопутствовавшие этому делу, где переплелись неподдающееся объяснению и иррациональное, не являются поводом для оказания давления на свидетелей, ибо любой свидетель, если его слишком резко подгонять, может отказаться дать показания. А в сложной алхимии причин и следствий семейной драмы Галенов главным катализатором явилось его присутствие в доме Галенов. Издав недовольное бурчание, начальник вынужден был согласиться с Николя. Однако, оставляя за собой последнее слово, он, иронически улыбаясь, завершил свою речь туманной тирадой, из которой Николя уяснил для себя только то, что «каждый по-своему с ума сходит».

К удивлению комиссара, его рассказ пробудил любопытство короля, и, не страдая забывчивостью, Его Величество приказал представить ему индейца. Николя навсегда запомнился удивительный диалог между монархом и индейцем из племени микмак, который по-прежнему, невзирая ни на какие соглашения, считал себя подданным французской короны. При беседе присутствовал юный дофин. К великому удивлению деда, он нарушил свое обычное молчание и, отбросив робость, засыпал Наганду вопросами, явив обширные познания в географических науках и картографии.

А еще дофин милостиво поблагодарил Николя за расследование, проведенное им по делу о трагедии 30 мая.

Вторая аудиенция состоялась в потайном кабинете короля, в присутствии одного Николя. А спустя немного время Сартин сообщил комиссару решение монарха, принятое, без сомнения, в результате этих двух бесед. Очарованный умом и манерами индейца, король решил использовать его таланты. Наганде предстояло сесть на корабль в качестве корабельного писаря и тайно высадиться на побережье залива Святого Лаврентия. Людовик XV хотел быть в курсе событий, происходящих в его бывших владениях, и поддерживать связи с по-прежнему верными ему племенами, некоторые из которых, подобно племени микмак, продолжали сражаться с англичанами. Служащий из министерства Иностранных дел обучил Наганду хитроумным арканам шифрования; индейцу присвоили личный код и определили приблизительные даты встреч, чтобы облегчить регулярное взаимодействие с рыболовным судном, промышлявшим на отмели возле Новой Земли. В завершение аудиенции король подарил Наганде придворный костюм и табакерку со своим портретом. Обрадованный возможностью послужить стране, которую он считал своей, индеец принялся активно готовиться к отъезду.