Призрак улицы Руаяль

Николя шел по притихшему городу, еще не оправившемуся от полученного потрясения. Каждый излагал свою версию событий. Люди собирались в кучки и шепотом делились впечатлениями. Некоторые, особенно шумные субъекты, казалось, продолжали ссору, начатую в незапамятные времена. Словно разделяя всеобщий траур, лавки, обычно в этот час открытые, пребывали на замке. Смерть собрала свою жатву во всех кварталах, а зрелище раненых и умирающих, которых доставляли домой, способствовало распространению слухов о грядущей катастрофе, усугублявшихся множеством ложных сообщений, неминуемо возникающих после столь горьких и затронувших всех событий. Совпадение трагедии с торжествами по случаю королевской свадьбы, произвели на народ неизгладимое впечатление. Николя заметил нескольких священников, торжественно несших святые дары. Прохожие крестились, снимали шляпы и преклоняли перед ними колена.

Улица Монмартр, обычно крайне оживленная, сегодня была пустынна. Даже аромат свежеиспеченного хлеба, исходивший из булочной, занимавшей первый этаж в доме Ноблекура, утратил свои чары, навевавшие мысли о покое и домашнем очаге. Вдохнув горячий запах, Николя неожиданно ощутил вонь, исходившую от мокрого пепелища, и жуткий солоноватый запах крови, повисший над площадью Людовика XV. Кто-то из караульных офицеров отдал ему свою кобылу, норовистую, прядавшую ушами и немедленно попытавшуюся скинуть всадника. Бурдо остался на месте — помогать спешно прибывавшим квартальным комиссарам.

Повинуясь первому побуждению, Николя готов был мчаться к Сартину на улицу Нев-Сент-Огюстен, но вовремя вспомнил, что, несмотря на серьезность момента, генерал-лейтенант вряд ли будет рад, когда он явится к нему в разодранной одежде и с лицом, выпачканным сажей. Всегда в безупречном костюме, Сартин не прощал слабостей себе, чтобы иметь право не принимать во внимание слабости своих подчиненных. Служба королю прежде всего, и даже если вы ранены, промокли и весь в грязи, это не дает вам право рассчитывать на поблажки. Напротив, подобное нарушение приличий не пойдет на пользу тому, кто осмелится прибыть к нему в неподобающем виде. По мнению Сартина, пренебрежение внешним видом свидетельствовало отнюдь не о мужестве и преданности делу, а всего лишь о беспутстве, бесстыдстве и безалаберности, а также о нарушении заведенных порядков, для поддержания и сохранения которых, собственно, и создана вверенная ему служба.

На колокольне церкви Сент-Эсташ пробило семь, когда Николя бросил поводья своей клячи мальчишке булочника, сидевшего у ворот дома Ноблекура и усердно считавшего ворон. Пройдя в кухню, он увидел свою служанку Катрину: сидя на табурете возле плиты, она крепко спала. Похоже, сегодня ночью она не ложилась вовсе. Наверное, она услышала о разыгравшейся трагедии и захотела дождаться его возвращения. Почтенная Марион, кухарка Ноблекура, освобожденная от тяжелых работ в силу преклонного возраста, вставала все позднее и позднее, равно как и Пуатвен. Бесшумно проскользнув во двор, он, следуя летней привычке, вымылся под струей воды из насоса. Потом на цыпочках поднялся к себе в комнату, чтобы переодеться и причесаться. У него мелькнула мысль зайти к бывшему прокурору и рассказать о случившемся, однако он быстро от нее отказался, вспомнив, что ему придется не только рассказать обо всем подробно и обстоятельно, но и ответить на тысячу вопросов. Он пожалел, что Сирюс, маленький серый спаниель с волнистой шерстью, больше не приветствует его. Те времена, когда собачка с радостным лаем выскакивала ему навстречу, остались в прошлом. Теперь при появлении Николя состарившийся и наполовину парализованный пес сообщал о своей радости лишь слабым вилянием хвоста. Большую часть времени он проводил на вышитой подстилке рядом с хозяином, откуда — по-прежнему внимательно и зорко — наблюдал за всем, что происходило вокруг.

Задумываясь о неумолимом беге времени, Николя понимал, что вскоре ему придется попрощаться с этим свидетелем его первых шагов на поприще избранного им ремесла. Неожиданно он обнаружил, что жалость, охватывающая его при мысли о Сирюсе, позволяла ему отвлечься от мыслей о других неминуемых потерях. Осторожно опустив на колени Катрины записку, где он коротко объяснял служанке, что случилось, он бесшумно вышел из дома. Когда Николя забирал у мальчишки свою норовистую конягу, тот с улыбкой протянул ему горячую, только что из печи, булочку. С наслаждением проглотив ее, он вспомнил, что вчера не обедал. Рот наполнился восхитительным вкусом свежего сдобного теста. «Что ж, жизнь не так уж и дурна. Carpe diem!»[9], как не устает повторять его приятель Лаборд, большой любитель танцовщиц, изысканных ужинов и произведений искусства. В свободное время этот сибарит сочинял оперу и писал книгу о Китае.