Призрак улицы Руаяль

В присутствии короля Николя всегда чувствовал себя на удивление легко. Сегодня необычность места, скорость, с которой разворачивались события, и непривычное облачение монарха не оставляли времени для продолжительных размышлений. Все говорили, что Его Величество стареет, и он, пользуясь случаем, хотел сам получше приглядеться к нему. Следуя за Лабордом, они свернули сначала в длинный коридор, затем, завернув за угол, двинулись направо и вошли в позолоченный кабинет, известный в прошлом как музыкальный салон госпожи Аделаиды. Поднявшись по ступеням, они вошли в узкую комнату с единственным окном, смотревшим на гардеробную, расположенную за неким подобием коридора. Крошечный кабинет, очевидно являвшийся приватным покоем короля, поразил Николя царившим в нем уютом. Отсутствие окон компенсировалось белыми резными панелями с позолотой и нарисованными в простенках зеркалами. Настоящее зеркало, большое, в золоченой раме, висело напротив двери. Секретер, кресло-бержер, пара стульев и столько же табуреток, и витрина с китайскими безделушками составляли обстановку комнаты. Умело задекорированные стенные шкафы состояли из ящичков, в каких обычно хранят бумаги и письма. Николя и Сартин ждали молча. Наконец, в стене открылась потайная дверь, и появился король, аккуратно причесанный, в светлом сером фраке. Николя показалось, что Его Величество сильно сутулится. Если прежде благодаря величественной осанке короля узнавали за сто шагов, то теперь он походил на карикатурное изображение своего давнего противника Фридриха Прусского, коего всегда рисовали с сутулой спиной. Контуры лица, еще не утратившего правильности черт, расплылись, под глазами появились темные круги, а на коже выступили старческие пятна. Рухнув в кресло, король помолчал, а потом обратился к Лаборду.

— Проследите, чтобы нам никто не помешал. Никто, даже…

Фраза осталась незавершенной. Кто мог помешать королю? Робкий дофин, трепетавший перед дедом? Бессловесная Мария-Антуанетта, еще не вышедшая из детского возраста? Дочери? Они слишком уважали отца, чтобы позволить себе подобную бестактность. Оставалась фаворитка, и если эта гипотеза верна, то она говорит о многом. Значит, несмотря на ее влияние на старого короля, у нее нет права вмешиваться в целый ряд дел. Эта мысль придавала Николя уверенности, хотя он и не мог объяснить, почему. К его великому изумлению, король обратился непосредственно к нему.

— Ранрей, вы можете освежевать кролика без помощи кинжала?

Николя поклонился.

— Да, сир: для этого надо надорвать кожу в местах скакательных суставов.

— Сартин, он разбирается в свежевании дичи не хуже Ламатарта, моего первого доезжачего.

Казалось, король вновь ушел в себя: голова его бессильно упала на грудь, правая рука нещадно терзала пуговицу на левом рукаве.

Молчание грозило затянуться, как король неожиданно воскликнул:

— Когда же, наконец, научатся воспринимать мое молчание как приказ?! Как обстоят дела в городе, господин начальник моей полиции?

Своим, как всегда, хрипловатым голосом, монарх сделал ударение на слове «моей».

— В городе переживают случившееся несчастье, — ответил Сартин. — Люди проливают слезы, а некоторые усмотрели в этом повод поднять на смех вашего слугу, и…

— Ветер переменился, впрочем, как всегда.

— Вы правы, сир, переменился, и гораздо быстрее, чем мы ожидали. Вчера вечером присутствие господина Биньона в своей ложе в Опере вызвало скандал. Его освистали. Своими высказываниями он сам себя заклеймил в глазах публики.

— А что он сказал?

— Что если много жертв, значит, пришло много зрителей, а, следовательно, праздник удался.

— Его дядя оказался прав, ничего другого он и не мог сказать! Однако мне бы хотелось послушать, что скажет наш дорогой Ранрей о причинах случившейся катастрофы.

Из-за тесноты в кабинете Сартину пришлось отступить, чтобы Николя мог встать перед королем.