Когда через несколько минут он собирался уходить, в дверь постучали, и в проеме возникла радостная багровая физиономия Бурдо. Николя часто размышлял о том, насколько внешность его помощника не соответствовала ни его оригинальному уму, ни тонкости его чувств. Инспектор редко поднимал забрало, предпочитая проявлять сдержанность, поэтому Николя особенно ценил те краткие мгновения, когда Бурдо позволял ему проникать в потаенные уголки своей души.
— Все в порядке, — доложил Бурдо. — Все члены семьи Гален помещены в одиночные камеры. Найти шесть отдельных камер было, действительно, не слишком легко.
— Они, полагаю, в камерах для привилегированных узников?
— Ни в коем случае. Там настоящий проходной двор. Они сидят в каменных мешках, но, полагаю, не будут сильно в претензии: вы же не станете затягивать дело.
— Спасибо за доверие! Наша тюремная система совершенно невыносима, и нисколько не способствует поискам истины; настоящими хозяевами тюрем являются привратники и тюремные надзиратели, которые ежедневно общаются с узниками хотя бы через окошко. Я уже не говорю о посредниках, те только и делают, что снуют из тюрьмы и обратно. Я набросал кое-какие соображения по этому поводу и намереваюсь подать записку Сартину. Пожалуй, сделаю это поскорее, не откладывая в долгий ящик. А как дела у Мьетты? И как чувствует себя Наганда?
— Дикарь в больнице. Но мне пришлось надавить. Там на одной койке по четыре больных, и это не считая кишащих на них вшей. Пришлось пожертвовать несколькими экю, чтобы получить для индейца отдельный закуток. Я оставил с ним пристава. Однако это все расходы…
И он помахал листом бумаги.
— Подготовьте соответствующую записку, я ее подпишу. Вы знаете, как мелочна эта парочка гарпий из бюро Сартина, отец и сын Дювали; они готовы придраться к каждой закорючке!
— Когда-нибудь эти канцелярские крысы погубят Францию!
— А как устроили Мьетту?
— В больнице оставить ее не удалось. Шарантон и Бисетр расположены слишком далеко. Я, снабдив приставов надлежащими инструкциями, приказал отвезти ее в монастырь к лазаристам, на улице Фобур-Сен-Дени. Там к ней приставили монахиню, но за это также придется раскошелиться.
— Временно, исключительно временно. По крайней мере, я так надеюсь. Решающая битва приближается.
— А теперь мне надо сообщить вам кое-что важное — то, что вы не дали мне сказать на улице Сент-Оноре.
— По причине неотложных дел, мой дорогой, исключительно неотложных! Но я не забыл о вашем сообщении, и теперь с превеликим любопытством выслушаю все, что вы мне скажете.
— Рабуин, прекрасно справившийся с поручением в Версале, вручил мне расписку, и я отправился к Робийяру, старьевщику с улицы Фобур-дю-Тампль. У него там лавка, до крайности захламленная и завшивленная, где оседает старая одежда со всего Парижа. Конечно, мне пришлось немного потрясти его, но в конце концов он принес мне залог, о котором говорилось в расписке. Любопытный, знаете ли, залог; полагаю, он вас заинтересует.
— Я весь внимание, не томите меня, инспектор.
— Это вам на закуску, для вящего удовольствия, — со смехом произнес Бурдо. — Так вот, он притащил мне два черных плаща, две шляпы и две белые маски из папье-маше. Да, чуть не забыл — еще стеклянный аптекарский флакон. Сие собрание разнородных предметов в великой спешке всучили ему 31 мая, с первыми лучами солнца. Иначе говоря, утром после трагедии на площади Людовика XV.
— И кто принес ему эти вещи?
— Молодой человек.
— Это все, что вы можете сказать?
— Все. Вы разочарованы?
— Нисколько. Но дело опять усложняется. Кстати, может быть, вы сами что-нибудь подметили?
— Сущие пустяки. Лавка темная, и на рассвете там почти также темно, как ночью, так что Робийяр ничего не видел. Впрочем, его занятие побуждает его держаться в тени, ведь от старьевщика до скупщика краденого один шаг. Все произошло очень быстро: молодой человек явно без опыта подобного рода сделок, отдал вещи не торгуясь, согласившись взять ничтожную сумму, предложенную ему старьевщиком, хотя вещи стоили значительно дороже.
— Тогда, возможно, это был… — задумчиво произнес Николя. — Впрочем, почему бы и нет? А может, это была женщина, переодетая мужчиной? Все возможно.
— Ну вот, я в отчаянии, — огорченно произнес Бурдо. — Мои новости не только не помогли вам, но еще больше запутали дело.
— Успокойтесь, Пьер, вы здесь совершенно не при чем. Просто я разобрал часы и попытался снова собрать их, но отсутствующая деталь пока не нашлась. Да, не забыть бы исследовать пузырек. В нем наверняка что-то было налито. Тут нам, без сомнения, сможет помочь Семакгюс. И надо собрать все улики вместе и надежно запереть их в нашей дежурной части в Шатле. Что еще у вас?
— Выходя сегодня утром из «Двух бобров», я наткнулся на господина Николя, наблюдавшего за домом.
— Господин Николя? С каких это пор вы называете меня господин Николя?
— Не вас, разумеется. Да вы его знаете, это печатник, который сам же и пишет. Он еще постоянно злит цензоров.