Призрак в кожаных ботинках

– Этого дела сам я даже и не помню, – вновь ударился в воспоминания дядя Вася. – Меня в то время и на свете не было. Но бабка мне рассказывала, что еще при царской власти в том доме точно хлысты жили. Обычно они своими деревнями селятся, чтобы им никто не мешал. А эти то ли даже своим слишком уж ярыми показались, то ли еще чего, в общем, отселиться им община велела. Ну, они в Васильки и приехали, ваш дом построили да все в него и заселились. Много их было. Потому и дом такой большой. А хлыстами они потому прозываются, что на собраниях они вместе с молитвами еще и розги используют. Ну, или плети. Хлысты. Ремни на крайний случай тоже сгодятся. Молятся и хлещут ими друг друга.

Саша о таком виде молитвы слышал впервые, поэтому и оторопел:

– Зачем?

– Чтобы молитва лучше до небес доходила или для искупления, не знаю уж точно зачем, а только хлещут друг друга и сами себя почем зря. Отсюда и название у них такое было – хлысты. Иной раз так хлыстанут, так поусердствуют, что из кого-нибудь дух вон или кто-нибудь сознание от боли потеряет. Тогда его во двор, водой обольют, он очухается и назад в дом ползет на молитву. Ну а один раз у них и впрямь несчастный случай приключился. Дед у них был, самый ярый до плети. Иной раз так себя ухайдакает, что уж не думают, что очнется. То ли грехов шибко много у него было, то ли просто такой усердный был, но еще моя бабка мне рассказывала, как он молился. Один раз она своими глазами это видела, да так напугалась, что на всю жизнь запомнила и потом много раз рассказывала, вот у меня в памяти и отложилось. Рассказать тебе?

– Рассказать!

Все, что касалось их дома, интересовало теперь Сашу необыкновенно.

– Ну, слушай, коли охота. В общем, у бабки моей в семье корова была пестрая да непослушная, вечно от пастуха и стада убегала. Тот уже замучился ее разыскивать. Идите, говорит, сами ищите, я за такую корову ответственность нести не желаю. Вот бабке самой и приходилось по лесам иной раз до темноты шастать. И в тот раз она тоже корову уже в темноте нашла, повела ее домой, и проходят они как раз мимо того дома. И вдруг в ночи слышит бабка вой, вроде как даже волчий, испугалась, конечно. По сторонам оглядывается, а потом сообразила, что воют-то не из леса, а из дома. Какие же это волки? Любопытно ей стало, она корову к изгороди привязала, к дому незаметно подкралась да в окошко и заглянула. И что же она там видит? Стоит этот старик один в пустой комнатке, из всей обстановки там лавка, на лавке гроб открытый стоит, и еще иконы в углу, а перед ними лампадка теплится. Вот старик перед этими иконами поклоны кладет, молитву шепчет и плетью себя по плечам охаживает. Что ни поклон, то удар плетью. Уже вся спина в крови. И то ли почуял чего, то ли что, взглянул на бабку. А глаза у самого зеленым огнем светятся. Посмотрел на нее, да вдруг как завоет! Во весь голос. Страх бабку обуял! Бабка мне сказывала, что не помнила, как ноги оттуда унесла. Бежит, а вслед ей волчий вой несется. Корова тоже испугалась, веревку оборвала, снова в лес удрала. Да бабка уж не побежала за ней. Черт с ней, с коровой, думает. Уж и не знала, как до своего дома добежать и в безопасном месте схорониться. С тех пор даже днем она приближаться к тому дому избегала. Проклятым и его, и обитающих в нем людей считала. Ей после и священник то же объяснил. Люди те отступники, вот их бесы больше других и мучают, законную свою поживу чуют.

– А корова нашлась?

– Корова-то… Корова нашлась.

– И волки ее не задрали?

– Нет. Какие волки? Тогда тут густо населено было. Волки к человеческому жилью близко не совались. А ты чего насчет волков-то спросил?

– Так… Вы дальше рассказывайте.

– Ну да недолго бабке моей того страшного старика бояться пришлось. Помер старик. А за ним и сам дом вскорости опустел.

– Все тоже поумирали?

– Может, кто и помер, как без этого? Времена тогда лихие были. Мировая да гражданские войны, революция, коллективизация, потом снова война. Не знаю куда, а только хлысты из нашей деревни куда-то все подевались.

– А старик с зелеными глазами?

– Старик тот помер еще в спокойные времена, при царе-батюшке. Бабка его похороны хорошо запомнила, потому как его с большим почетом хоронили. И народу много разного приехало. Не из наших мест они были. Как гроб выносить, целая процессия выстроилась. Три раза они вокруг деревни гроб с его телом обнесли. А гроб-то был не иначе как тот самый, что бабка в свое время в комнате у старика углядела. И что больше всего бабку поразило, что на кладбище родственники, или кем уж они там ему приходились, мертвого старика не понесли, прямо у себя под порогом закопали.

Саша вздрогнул. Вот и дошли до самого главного!

– Где? – ахнул он. – Прямо в нашем доме?

– Ага. Вестимо, так.

Саша почувствовал, как челюсть у него медленно отвисает до земли. Он недоверчиво покосился на дядю Васю, который продолжал потягивать свой портвейн.

Может, не стоит верить старому пьянице? Ерунду какую-то городит.

– Покойников на кладбище хоронят. А этого почему в доме?