Призрак в машине

Когда женщина откинула голову, на правую половину ее лица упал свет, и Николас впервые заметил розовую пластмассовую скорлупку, вставленную в ее ухо. Так она еще и глухая… Замечательно. Человек, способный разговаривать с покойными, отделенными от нас триллионами световых лет, не в состоянии общаться с живыми на расстоянии плевка. После этого к нему вернулось чувство юмора.

На возвышении наступила тишина. Пауза затянулась. Соседка Николаса подтолкнула его локтем и сочувственно шепнула:

— Что, милый, сегодня тебе никто не откликнулся?

— Нет. — Николас покосился на угрожающе увеличившуюся желтовато-коричневую сосиску. Теперь она напоминала ножку стула. — Я здесь по просьбе моей мамы. Надеялся получить сообщение от тети Этель.

— Ее сестры?

— Они были очень близки до самого конца.

— Ах… Этот конец был мирным?

— Вполне.

Легкость, с которой Николас следовал привычному сценарию, начинала пугать его. «Скоро я сам поверю в эту чушь, — подумал он. — Если Калли продолжит свое исследование, я придумаю себе более интересного родственника. Например, дядю, убитого топором безумца. Теперь этот дядя смеется на том свете и играет на двойной арфе».

Сеанс продолжался до тех пор, пока Ава Гаррет не вышла на середину возвышения. Она остановилась как вкопанная, подняла обе руки и повернула их ладонями к публике. На лице женщины появилось странное выражение глубочайшей сосредоточенности. И плохого предчувствия. Казалось, способность общаться с высшими сферами внезапно оставила ее. Но не тут-то было.

— Я чувствую… Д… и Е… Имя становится яснее… Да, это явно Деннис.

Две женщины, сидевшие в первом ряду, повернулись друг к другу. Одна из них — очень похожая на даму, описанную его грозным тестем, — была очень возбуждена. Вторая подняла руку, как школьница.

— Для вас есть сообщение, моя милая. Оно… очень печальное…

Собравшиеся ощутили неловкость. До сих пор послания печальными не были. Публика зашевелилась и начала хрустеть пакетами. Всем хотелось подкрепиться.

— Я вижу какие-то странные образы… — Ава раскинула руки и слегка попятилась. Ее глаза расширились, словно при виде пугающего зрелища. — Огромные конструкции, которых я раньше никогда не видела… Они отбрасывают длинные тени… Белые стены с высокими окнами… К ним подходит маленький рыжий мужчина, одетый в зеленое. Но он не один… В тени прячется кто-то еще… тот, кто желает ему смерти. Я вижу, как он возится с одной из машин… повреждает ее… Теперь она опасна. Достаточно малейшего толчка, чтобы она рухнула…

Церковь дружно ахнула. Перестала вязать даже женщина с ножкой от стула.

— Мужчина подходит ближе. Тот, кто прячется в тени, тоже крадется вперед… подбирается как можно ближе… чтобы проследить за тем, осуществится ли его ужасный план. Туман, окутывающий его фигуру, рассеивается… Я почти вижу его контур… и даже лицо…

Заплакал младенец. Тот самый, который висел на шее у матери. Он обмочился и проголодался. Затем плач сменился криками и оглушительными воплями.

Атмосфера тут же разрядилась. Люди расслабились, кое-кто засмеялся, удивляясь тому, что крошечное существо способно издавать такие громкие звуки. Кто-то взял ребенка, давая матери возможность собрать вещи. На мгновение медиумша замешкалась. Потом она перехватила взгляд мужчины в сером костюме, покачала головой из стороны в сторону и, глядя прямо перед собой, медленно удалилась со сцены, словно влекомая некоей магнетической силой.

Когда служба закончилась, подросток, включавший музыку, обошел ряды с сумкой на шнурке, предназначенной для сбора пожертвований. Николас забренчал драхмами, привезенными с острова Корфу. Музыка зазвучала снова, и паства присоединилась к декану[81] Мартину, жидким тенорком запевшему: «Каждый кого-то любит».

Калли и Нико встали с мест последними. Когда остальные потянулись на выход, она притворилась, что что-то ищет в сумке. Но шедший по проходу распорядитель размахивал руками, как старуха, выгоняющая с участка чужих кур. При этом он жутко скалил зубы, пытаясь изобразить дружелюбие.

— Ты только глянь на его улыбку, — пробормотал Нико, когда им пришлось примкнуть к потоку. — Как будто он набрал полный рот «Чиклетс»[82].

Через десять минут все оказались в просторной комнате за пределами молитвенного зала и принялись за чаепитие. Калли надкусила сандвич с огурцом. Нико вцепился зубами в огромный кусок хлебного пудинга[83]. Они ели, улыбались, вежливо отвечали тем, кто с ними заговаривал, и ждали возможности проникнуть за кулисы.

Распорядитель взял тарелку, наполненную для него женщиной, вязавшей плюшевого медведя. Еще несколько таких медведей лежало на большом столе под плакатом Оксфама[84] с надписью «Медведи против трагедий». Игрушки тоже были вязаными, но одетыми в разные наряды. Тут были медведь-врач, медведь-полицейский и медведь-садовник с маленьким шлангом. Все они продавались, но стоили по-разному.

— «Медведи против трагедий»… Хорошая мысль, — сказал Нико, взявшись за трубочку с кремом. — Стало быть, они за комедии. Как подавляющее большинство людей… Не хочешь такого медведя?