Призрак в зеркале (СИ)

Я находился на траектории, а он с хищной улыбкой переднего антикрыла пёр прямо на меня. От нарастающей вибрации ожили и зашевелились резиновые червячки на асфальте. Из-под его колёс взметнулось облачко. Но показалось, ни скорость, ни направление не изменились. Прицеливается получше? Сейчас покорёженный кокпит разрубит надвое. Вместе со мной. Как было с тем парнем… Чёрт!.. Забыл имя!.. И уже не успею выудить из памяти!.. Будто могу помолиться ему о заступничестве, других-то молитв вовсе не знаю… Вспомнят ли в схожей ситуации меня?..

Я инстинктивно зажмурился и поджал колени… Чувствуя, как трутся друг о дружку обломки костей. Сквозь пробоину в корпусе хлынула волна леденящего холода. Вспышка боли взорвала черепную коробку.

Надрывающийся стальной визг пулей ввинтился в правое ухо…

И…

…Пройдя насквозь, вышел из левого, постепенно становясь ниже, будто ломающийся голос подростка.

Я открыл глаза, повернув голову вслед за удаляющимся жужжанием. И последнее, что увидел перед тем, как в них окончательно расплылось и померкло: яичную машину Фрэнка Лайквуда в оседающих клубах, готового лидером уйти на финальный круг.

ПОСЛЕ ФИНИША

Говорят, для многих это как полёт сквозь туннель — вроде Монакского, только намного длиннее, и свет в конце, наверно, бьёт по глазам ещё ослепительней. Мне же прежде разгулявшаяся фантазия рисовала дверь, неприметную и безликую, типа больничных вдоль коридоров, за которой тишина и кромешная темнота. Шагнув в неё, абсолютно не знаешь, чего ждать — бесконечного падения в колодец, резкого погружения в ледяную воду, заполняющую и рвущую лёгкие, сухого испепеляющего жара, или внезапной встречи с жёстким полом, где предстоит, скорчившись от боли и досады среди пыли и мусора, проклинать по-глупому загубленную жизнь…

И никак не ожидал, что за ней возникнет извилистая, обрызганная солнцем дорога с танцующей девушкой. Показалось, у плясуньи ноги и фигурка моей знакомой хиппи, а лицо — той застенчивой журналистки. Получше разглядеть не удавалось, разметавшиеся от кружения волосы почти целиком скрывали его, поочерёдно показывая одни разрозненные фрагменты — нос, губы, щёку. Танцовщица то ли убегала, то ли манила. И какой дряни обкурилась, что даже не замечает, как поранилась о растрескавшийся асфальт? Я сорвал дыхание, пытаясь угнаться и всего лишь сказать об этом. Ну и дьявол с ней! Вряд ли беспечная босоножка заработает сепсис или подхватит столбняк от пустяшной царапины.

Этим парням больше не повезло… — наконец привлекли моё внимание надписи, высеченные на камнях, сперва принятых за облупившиеся придорожные столбы. «…Прайс… Петерсон… Смайли… Вильнёв… Палетти… Беллоф…» — выхватывал глаз знакомые имена среди множества незнакомых. Когда строй надгробий оборвался, я задержался у последнего, пытаясь разобрать… Свет падал так, что края свежевысеченных канавок не отбрасывали внутрь ни малейшей тени, чтобы как-то обозначился текст. Камень будто сиял изнутри, заставляя глаза слезиться. Попробовал на ощупь…

Нет, там не было написано то, что с предвкушением на грани восторга и ужаса я ожидал прочесть. Из груди вырвался хриплый вздох одновременно облегчения и горечи. Угадать не вышло, но я определённо знал покойного. Даже, наверно, ближе, чем доселе казалось мне самому…

*****

В комнате с белым потолком развлекаться нечем, кроме как самокопанием. Стерильное чистилище для составления повинной, открывающей двери в ад. В этот раз, надо понимать, с отсрочкой. Единственное, что можно было заключить исходя из имеющейся информации — то, что я пока жив.

Поза моя почти не отличалась от принимаемой в кокпите. Разве ноги находились ещё выше по отношению к туловищу и ни на что не жали, а, напротив, растягивались, напичканные какими-то железками и подвешенные за тросы. Зато, если в моих руках оказывалась тарелка, а несколько позже — книга, это отдалённо напоминало руль.

Один томик раньше всех обнаружился рядом на тумбочке. «Anna Karenina» — прочёл я название. С таким же успехом могли бы подсунуть Библию. Естественно, первым делом меня интересовала свежая пресса, а не бессмертная классика. Но, пока я пребывал в бессознательном состоянии, более актуальные события вытеснили воскресные новости с газетных полос. Телевизора в реанимационном отделении не предполагалось. А время глянцевых спортивных журналов по теме ещё не подоспело.

На мои устные попытки что-то выведать кроме собственного здоровья медперсонал только пожимал плечами: Мэврик, Лайквуд? За какой клуб играют? Вообще не футболисты? Тогда не слышали. Похоже, при такой «нарастающей» популярности автоспорта в Федеративной Республике Вольфганг Фон Трипс и Штефан Беллоф останутся последними быстрыми немцами.